Почти понарошку - [35]

Но спать уже не получалось. Телефон разрывался от звонков с поздравлениями. Потому она просто лежала, откинувшись на подушках, и вяло размышляла. Размышлялось почему-то о «муже». Тот срок, который она сама себе наметила для того, чтобы от него съехать, подходил к концу. А его отношения с Юлей все еще оставались в мертвой точке. Во всяком случае, ни о каком прогрессе он ей не рассказывал. Правда, Даша была уверена еще и в том, что он мог и просто помалкивать. При всем своем дружелюбии и хорошем отношении к ней он все-таки предпочитал многие вещи держать при себе. Как, собственно, и она. И Даша не могла сказать, что это ей не импонирует. В общем-то, импонировало ей в Германе очень многое. Пожалуй, даже слишком. И как так вышло, что к началу августа он стал центром ее мироздания, она искренно не понимала. Если вдуматься, почти все вертелось вокруг него, и дело было не только в том, чтобы вкусно накормить или стирать и гладить рубашки с халатами. Ей просто нравилось жить с ним в одной квартире, вечерами сидеть в соседнем кресле и смотреть его любимые фильмы, прислушиваться к его настроению – оно обычно звучало громко и зависело от включенной музыки. Когда ему было паршиво, он слушал Gregorian, когда настроение подходило к отметке «удовлетворительно» - переключал на Би Би Кинга. Чуточку развеять тучи над его умной головой помогали домашние кексы с вишнями (спасибо родителям за своевременную доставку ведра ягод, часть которых пошла на варенье, а часть в заморозку) и котлеты по-донбасски. За него ей было искренно обидно. И даже стыдно за все женское племя. После того, как он сгоряча озвучил ей причину своего расставания с бывшей, она всерьез недоумевала, чего им, бабам, вообще надо. И задумывалась над тем, что ей совсем не хочется, чтобы он вернул свою Юлю. «Битую чашку не склеишь», - размышляла она временами, успокаивая себя тем, что беспокоится о друге.

Но ничего не происходило. И вся эта неопределенность в совокупности ее начинала беспокоить. Меньше, чем через месяц, начнутся занятия. А к тому времени она надеялась поселиться в общежитии. Потому что когда Герман все-таки определится, мест там может уже не быть на этот учебный год! Но и оставлять его одного, пока он не сообщит ей, что спектакль окончен, с Дашиной стороны было бы нечестно.

И на фоне всего творящегося в ее жизни бедлама она совсем думать забыла про свою первую и самую сильную любовь, не считая Тони Кертиса. Бывший жених оказался бывшим настолько, что с того дня, как он покинул их лестничную площадку, она о нем почти не вспоминала. Почему-то только вспоминала иногда его Людку. Барышню тоже было жалко, если она на что-то всерьез рассчитывала.

Но Виктор напомнил о себе самым бесцеремонным образом именно в этот день, когда она, выбравшись из постели, изобретала обед и заодно ужин. Телефон затрезвонил в очередной раз, и Даша, всплеснув руками, поплелась брать трубку.

- Да! – буркнула она в телефон, даже не взглянув на экран.

- Привет! – невозмутимо проговорила трубка Витькиным голосом.

- Черт! - тяжко вздохнула Даша.

- Поздравляю!

- С чем?.. В смысле… спасибо…

- Значит, у тебя все хорошо?

- Лучше всех, - проворчала Даша. Витькин тон ей не очень нравился. Ей вообще не нравилось то, что он позвонил. Ему всегда было плевать на ее мечты – он вообще университет считал в ее случае глупостью.

- А мне, значит, мстишь, - уверенно утвердил он.

- Поверь, в университет я поступала не из чувства мести! – огрызнулась Даша. - Мне и без этого есть, чем заняться.

- Да при чем здесь твой гребанный универ! Твое право хренью страдать, - возмутился Витька. – Батя твой мне запчасти продавать по дешевке перестал. Твоя работа!

В Дашиной груди что-то булькнуло, наверное, протест. Но тут же замолчало. Это было похоже на отца. С первого взгляда и по-горячему он мог всю вину валить на Дашку. И даже сочувствовать брошенному жениху, с которым у него были вполне приятельские отношения. Но, разобравшись, начинал закручивать гайки. Когда-то точно так же он закрутил гайки Дашкиному однокласснику, который имел наглость оболгать ее в школе. Его отец долго пытался понять, почему Чугай отказался подвозить его на Киевский вокзал, где тот приторговывал своей молочной продукцией по выходным. Даше было стыдно, но отца не убедишь и не уговоришь.

- Я его об этом не просила, это его решение, - сказала она, стараясь говорить хладнокровно.

- Ой, только не надо рассказывать! У меня теперь бизнес прогорает. Тебе-то нахрена это надо? У тебя же все типа в шоколаде? Или обломилось? Так и со мной обломится. Плевать я хотел на тебя и твоего папашу. У меня теперь все ништяк. И с тобой, дурой закомплексованной, я возиться больше не буду. Людка – она знаешь какая? Такое вытворяет, ого-го! И просить не надо, – и Витька противно заржал.

А Даша растерялась. Скорее от тона, чем от того, что он сказал. Сказанное начало доходить до нее не сразу. А когда дошло, ударило неслабо – а ведь она думала, что бывший больше уже не способен сделать хуже, чем сделал. Молчание затягивалось, пока она пыталась справиться с собой, понимая, что ничего не получится. Потому, когда она заговорила, голос ее был слишком звонким.