Почти нормальная семья - [111]

У прокурора открывается рот. Теперь до нее доходит. Несколько раз она собирается что-то сказать, но сбивается и снова пытается собраться с мыслями.

— Я сказала ему, что не хочу, — говорит Амина. — Я кричала, чтобы он меня отпустил.

— Почему вы ничего не сказали об этом на допросе в полиции? — спрашивает прокурор.

Амина выдавливает из себя ответ:

— Я — была — девственницей.

Янсдоттер умолкает.

— Я пыталась отпихнуть его, но у меня не получилось. Он прижал мои руки к земле. Я не могла… Я билась, царапалась и кричала, но вырваться не могла.

Выпустив руку Адама, я снова оборачиваюсь и смотрю на Александру. Этого достаточно, чтобы развеять все сомнения. Теперь я понимаю, что это было единственно верным решением. Иного пути просто не было. Все равно никакой справедливости не существует.

Амина пытается совладать с голосом. Отпив глоток воды, она откашливается. Потом смотрит прямо на председателя суда:

— Кристофер Ольсен изнасиловал меня.

105

Собственно говоря, идея с самого начала была идиотская. К церкви Стелла была настроена враждебно. Что ей делать в конфирмационном лагере?

— Думаю, для нее это будет полезно, — сказал Адам. — Кроме того, она окажется белой вороной, если не поедет.

— Амина тоже не поедет, — возразила я.

— Но ведь она мусульманка.

— Ее папа мусульманин. А Стелла — атеистка.

Почему я не проявила больше настойчивости? Эти мучительные угрызения совести, с которыми мне теперь приходится жить. Почему я позволила ей поехать?

Со временем Адам начал отпускать поводья и постепенно становился более терпимым и рассудительным в отношениях со Стеллой, и мне не хотелось отыгрывать все назад. Поэтому, несмотря на свои опасения, я сдалась; и радость на лице Стеллы еще больше утвердила меня в этом решении.

Когда позднее Адам позвонил из лагеря, пытаясь объяснить, что произошло, что эта скотина сделала с нашей дочкой, я поначалу даже не поняла. Сама я только что прилетела поздним рейсом из Стокгольма.

Адам что-то бессвязно говорил о том, чтобы призвать этого человека к ответственности — и что это уже не имеет значения.

— Ты понимаешь, что произошло? — кричал он в трубку. — Стеллу изнасиловали!

Голова у меня закружилась, трубка задрожала в руке.

— Ты должен позвонить в полицию. Отвези ее в больницу, Адам!

Он ответил уклончиво.

— Адам! Очень важно, чтобы ее немедленно осмотрел врач.

— Поговорим позже. Мы едем домой.

Я сидела за кухонным столом, когда у дома зарычал мотор машины. Я выбежала им навстречу, голова у меня раскалывалась.

Стелла упала ко мне в объятия, и я почти внесла ее в дом, словно ей снова было пять лет. Она сидела в кухне как парализованная, с совершенно отсутствующим лицом.

Я плакала, стуча кулаками в грудь Адама.

— Как такое могло произойти?

— Успокойся, — проговорил Адам, держа меня за руки.

— Почему ты не позвонил в полицию? Зачем вы приехали домой?

Он поднял на меня пустые глаза.

— Что ты там делал? Шпионил за Стеллой?

— Это моя работа.

— Твоя работа? — Мне он ни слова не сказал о том, что собирается поехать в лагерь. — Я звоню в полицию.

Я вытащила телефон из чехла, но Адам отобрал его у меня:

— Подожди! Все не так просто, как ты думаешь.

— Что такое?

Взглянув на Стеллу, он сделал мне знак выйти с ним в прихожую.

— Стелла пошла с Робином в корпус для вожатых. Более того, похоже, все произошло по ее инициативе.

Я не поверила своим ушам:

— По ее инициативе?

— Другие конфирманты рассказали, что она планировала его соблазнить.

— Соблазнить? Ты хоть понимаешь, что говоришь? Ей пятнадцать лет.

— Само собой. Я не защищаю Робина.

— А что ты тогда несешь?

Он сжал мои плечи и посмотрел на меня грустными глазами:

— Я гарантирую, что больше он не получит работу в Шведской церкви. Я мог бы его в порошок стереть…

— Но?..

— Но начать всю эту процедуру… Это только навредит нам всем. Навредит Стелле.

Внутри у меня все оборвалось.

— Мы должны, Адам! Мы должны!

Он потряс головой:

— Все узнают. Люди станут осуждать ее. Ей придется жить с этим всю жизнь.

Мысли отчаянно вертелись в голове. Я откашлялась, боясь, что меня вытошнит. В каком-то смысле я понимала Адама. Мне и самой приходилось защищать мужчин, которых обвиняли в изнасиловании. И я сама задавала потерпевшей все эти неприятные вопросы — про одежду, алкоголь, наличие сексуального опыта и сексуальные предпочтения. В одних случаях я сама сомневалась в показаниях потерпевшей. В других просто делала свое дело.

— Она жертва, — проговорила я, всхлипывая. — Она ни в чем не виновата.

— Знаю, дорогая. Само собой, она не виновата. Но изнасилование уже произошло, этого мы не можем изменить. Единственное, что мы можем сделать, — защитить ее, чтобы не стало еще хуже.

Он обнял меня, и я прижалась к его груди. Наши сердца отчаянно бились, но совсем не в такт.

«Вот до чего мы дошли», — подумала я тогда.

Но сейчас мне кажется, что еще есть возможность все изменить. Еще есть шанс спасти нашу семью, стать той матерью, которой я всегда мечтала стать, — такой, которая готова на все, чтобы спасти своего ребенка.

106

В то воскресенье, когда полиция обследовала наш дом, Адама забрали на первый допрос. Я просила его держать себя в руках, взвешивать каждое слово. Тем временем я размышляла, о чем могу рассказать ему. Не было сомнений, что ради Стеллы Адам готов пройти через все круги ада, но я подозревала, что в данном случае в силу его безупречной морали это ляжет тяжелым крестом на его душу.