Почти библейская история - [12]

Лариса вяло улыбнулась, а он помог ей подняться и, бережно прижимая к себе, повел наверх в спальню. Там уже было все приготовлено, горели свечи в бронзовых подсвечниках, отбрасывая на стены замысловатые тени и пробуждая фантазии.

— Ноги не держат, — пожаловалась Лариса, и он отвел ее до постели, а сам подошел к бару, доставая сухое вино и фужеры.

Так некстати запиликал мобильный телефон, который он позабыл отключить и снять с пояса. Сергей поднес его к уху и недовольно буркнул:

— Да…

Слышимость была ужасной, как будто ему звонили с другого конца света, и все же, среди помех, он разобрал, что это был Кондратьев, и обозлился за звонок в самое неподходящее время.

— Послушайте, вы можете перезвонить завтра?

— … все слишком серьезно… — неслось из телефона. — Гораздо серьезнее, чем мы предполагали… Надо срочно встретиться…

— Вы где? — спросил Сергей, но в ответ получил что-то неразборчивое. Связь была паршивой.

— … тут такое увидел… Алло…

— Перезвоните мне завтра! — жестко сказал Сергей и обрубил связь, уже не слыша, как в тысячах километрах от Москвы, на вахте заштатной гостиницы, частный детектив швырнул трубку на рычаги аппарата и выругался, проклиная тот день, когда связался с этим типом.

Всего этого Линьков не слышал и не видел, потому как кинул отключенный телефон на кресло и подходил к Ларисе, стоявшей перед ним в тончайшем розовом пеньюаре. Он провел пальцами по ее плечам, чувствуя, как она задрожала от возбуждения. И легкая ткань соскользнула с округлых плеч, падая к стопам ее.

* * *

— А чтоб тебя!.. — выругался Кондратьев с такой злостью, что вахтер — заспанный дед в отороченной мехом душегрейке, деликатно отошедший от своей застекленной кабины, пока постоялец звонил, участливо поинтересовался:

— Неприятности?

Кондратьев сморщил лицо, достал портмоне и рассчитался с ним. Старик оживился, мусоля задрожавшими узловатыми пальцами долларовые бумажки. Выцветшие, с красными прожилками глаза его загорелись.

— Премного благодарен, — он чуть было не согнул перед детективом спину в рабском поклоне, и поспешил спрятать деньги в карман вытертых брюк, словно боясь, как бы щедрый постоялец не передумал.

Кондратьев не уходил, обдумывая патовую ситуацию, в которую вляпался и пытаясь найти хоть какой-то из нее выход. Здравый смысл ему подсказывал, что из этого приморского городишки надо сматываться, и чем быстрее, тем лучше, но после всего случившегося рисковать он уже боялся. Оставалось только одно…

К телефону долго не подходили. Кондратьев глянул через стекло кабины на китайские настенные часы, стрелки которых показывали половину первого ночи. С каждым гудком казалось, что и этот последний его шанс уплывал из рук.

— Алло, это я, Алексей! — затараторил он, когда телефон, наконец, взяли. — Узнал?!

Постояла тишина, будто тот, кого он разбудил в столь неурочный час, спросонья соображал, кто такой Алексей и что ему нужно глубоко за полночь.

— А… У тебя что-то стряслось?..

— Всегда был догадлив! — хмыкнул Кондратьев. — Если серьезно, то да, и без тебя мне не выпутаться.

— А до утра никак? — зевнули на другом конце провода.

— Нет! Боюсь, что все слишком серьезно.

— Угу… это не по тому ли поводу, что ты рассказывал?

— Да, — односложно сказал Кондратьев. — И у меня для тебя кое-что есть. Поди и не знаешь, что под самым носом творится? Когда расскажу, не поверишь…

Установилась короткая пауза. Мембрана исправно доносила до слуха Кондратьева сопение, и ему вновь стало неловко за то, что вытащил занятого человека из теплой постели…

— Ладно, подъеду, — сказали ему. — Где тебя найти?

Кондратьев прикрыл ладонью трубку и повернулся, ища глазами вахтера.

— Какой у вас адрес?

Старик назвал.

— Буду минут через сорок…

— Спасибо, — вздохнул Кондратьев, отнимая от уха пикающую трубку.

Хорошо, что у него есть друзья даже в этом богом забытом городе, готовые помочь в трудную минуту. Правы люди, не имей ста рублей…

Он запер за собой дверь в номере — небольшой комнатенке с окном, выходящим на улицу, за которым усыпляющее моросил дождь, стуча каплями по жестяному подоконнику. Прошел к столу, где стояла початая бутылка водки, на разостланных газетах — нарезанная колбаса, хлеб, ветчина и неровно открытая ножом банка шпротов. Чуть поодаль лежал газовый пистолет — единственная его защита на случай непредвиденных обстоятельств. Кондратьев плеснул водку в граненый стакан и жадно, крупными глотками, будто утоляя жажду, выпил.

Водка постепенно действовала на него, выгоняя из крупного тела озноб. Дрожь неохотно отпускала его, и Кондратьев, зябко передернувшись, подумал: то ли от холода, ведь он изрядно промок под дождем, сматываясь от преследователей и долго петляя по спящим улочкам, прежде чем вернуться в гостиницу; то ли нервы, а может и то и другое. Напряжение спадало, но не настолько, чтобы забыть обо всем, случившемся этим вечером. Да и видеокамера, ставшая таким же беспристрастным свидетелем, не даст забыть.

Кондратьев достал из банки за хвост копченую шпротину, откинул голову и бросил в рот, активно работая челюстями. Обтер жирные пальцы о газету, взял камеру и сел удобнее, привалившись к оклеенной дешевыми бумажными обоями стене. Под нажатием большого пальца от корпуса отделился плоский миниатюрный экран. Кондратьев повернул его к себе, отмотал назад пленку и включил воспроизведение. По экранчику прошла полоса, потом появилась картинка — складское помещение, заставленной морскими контейнерами, гусаки-светильники, из-под крыши освещающие площадку с четырьмя разговаривающими мужчинами. Съемка велась сверху и со значительного удаления, и разговора мужчин было не расслышать. Микрофон улавливал непонятные обрывки слов.