Почта святого Валентина - [69]
Под табличку «Кафедра семейной психологии. Лаборатория чайлд-фри» была подсунута бумажка, тщетно призывающая тишину: в кабинете было шумно. Ни одна вещь не находилась на своем месте и даже не знала о его существовании. Если же оставить в стороне учтивые недомолвки, комната казалась многократно взорванной свалкой детских вещей. Продавленные мячи, липкая соска, баночки с яблочным пюре и из-под него, погрызенные погремушки, горячечно разметавшиеся распашонки и ползунки, упаковка творожков, розовое одеяло со слонами, пакеты подгузников, бутылочки, обрывки какой-то книги (на странице отчаянно хохотала половина кролика), три маленькие руки, оторванные от разных кукол, медведь в обмороке и курганы неопознаваемой разноцветной чепухи. На узком столе в углу приткнулась компьютерная клавиатура — жалкая попытка придать помещению сходство с кафедрой.
На четырех больших мониторах, закрепленных на каждой стене, дубасил ложкой по эмалированному горшку неприятный и энергичный младенец, которого камеры показывали анфас, с боков и со спины. Малыш с мокрым, как после рождения или купания, пушком на голове был в цыплячьего цвета ползунках и голубой распашонке. Удары раздавались примерно раз в две секунды, и мальчик прислушивался не столько к пасхальному перезвону, сколько к связи между своими действиями и звуком. При каждом ударе эта связь воодушевляла ребенка; его гордый вид говорил: ого, а ведь это я! ничего себе — это снова я! Ясно было, что ложка сходится с горшком уже давно и будет сходиться еще долго.
Нюша слушала эмалированный перезвон и машинально, сама того не замечая, прибирала комнату. Вытащив из завалов пару огромных пакетов, она неспешно складывала в них обрывки, обломки, остатки, которые ни при каких обстоятельствах не могли снова стать исправными целыми вещами. Отряхивала, расправляла, разглаживала, сортировала одежду, игрушки, детское питание, незаметно для себя превращая руины «Детского мира» в обычную комнату. Предметы укладывались рядами, стопками, а Нюша все думала, когда же о ребенке вспомнят взрослые. Примерно на двадцатой минуте перкуссии в кадр проникла женская рука и ухватилась за горшок. Малыш вцепился в эмалированный сосуд, точно там хранились все его фамильные драгоценности и документы. Однако рука ловко выкрутила горшок вместе с гипотетическим богатством. Губа ребенка медленно, точно подъемный мост в средневековом замке, выехала вперед, носик покраснел, а потом ворота средневекового замка распахнулись и выпустили такой обиженный и мощный вопль, что предшествующий металлический стук показался перезвоном луговых колокольчиков, покачиваемых теплым ветерком. Это был тот злой крик, который обычно заменяет крошкам еще неведомые бранные слова, но звучит громче, дольше и разрушительней. Судя по всему, ребенок был наполнен криком от ползунков до макушки и по мере излияния не только не опорожнялся, но даже наливался еще сильней.
Ануш уже начала опасаться, что у малыша в ходе эксплуатации может отвалиться какая-нибудь резонирующая деталь, но тут на всех четырех экранах выскочила табличка с веселыми буквами:
Что приходит вам на ум, когда вы слышите эту музыку?
При появлении таблички у младенца открылось второе дыхание, притом что первое и не думало закрываться. На смену первой табличке явилась вторая:
Вариант 1. Почему пустышки для детей выпускают, а кляпы нет?
Вариант 2. Где у него кнопка отмены последнего действия?
Вариант 3. Попробую заглушить его собственным криком.
Вариант 4. Срочно родить второго!
Вариант 5. Снотворное, няня и колыбельная! Снотворное, няня и колыбельная!
Нажмите нужную клавишу!
Оглушенная Ануш то ли по наитию, то ли в помрачении нажала клавишу «четыре». Последствия нажатия были самые непредсказуемые. Экран на несколько секунд погас. Как на фотобумаге в ходе проявки возникают бледные черточки, разрастаются, наливаются оттенками и соединяются в узнаваемый образ, так из воздуха возникли две пары глаз, вычертились два лица — прежний буян, только подросший года на полтора, и его годовалая сестра, вопросительно глядящая куда-то выше камеры. Мальчик был все так же румян, с влажными, словно только что вымытыми волосами, только теперь оказался серьезным и положительным ребенком, который показывал сестре картинки в большой книге.
«Ваша оценка: прирожденный гений воспитания», — засветился приговор на всех четырех мониторах, раздался детский смех, и экраны погасли.
8
Свадьба началась более часа назад, неслиянные настроения малознакомых людей постепенно нагревались до общего градуса, и никого уже не смущало, что на свадьбе нет жениха и невесты, а во главе стола громоздятся два здоровенных хрустальных лебедя. Лебедей водрузили на стол по настоянию дяди жениха, Петра Тюменцева, который сидел гордый и притихший, точно истинный виновник торжества.
Официанты в черкесках ловко сплавляли приглашенных через пороги бурного пира, вальяжно тешил слух крохотный оркестрик, состоявший из рояля, контрабаса, ударных, кларнета и струнного квартета. Варвара Симеониди, внимательно водя глазами по нотам и подавая знаки другим музыкантам, ухитрялась иногда бросить взгляд на происходящее в зале. Она ждала появления Стемнина и думала: сегодня что-то должно случиться… Дальше воображение замирало, зато Варя чувствовала, как отзывчива сегодня скрипка. Третий номер программы начинался с ее соло, и, хотя ее предупреждали о выступлении со звездой, в такое трудно было поверить. Судя по рассказам Ильи, это мог быть просто розыгрыш. Но, когда после вступительной фразы на сцену быстро вышел маленький седой мужчина с густыми черными бровями и печальными восточными глазами, Варя посмотрела на остальных с ужасом и мольбой: ребята, ради бога, не лажайте! Мужчина кивнул оркестру и запел. Тихим голосом он расправлял под потолком вечерние парижские улицы, и на зал опускалась голубоватая дымка иной жизни, хотелось плакать, куда-то ехать, срочно разыскать и обнять забытых возлюбленных. Это был всемирно известный шансонье, так что даже родители жениха и невесты готовы были признать, что сегодня главное событие — вовсе не свадьба, а этот родной заграничный голос.
«Лис» – крошечный студенческий театр, пытающийся перехитрить руководство университета. Всего один из сюжетов, которым посвящен роман. Книга охватывает три десятилетия из жизни российского вуза, в метаморфозах этого маленького государства отражаются перемены огромной страны. Здесь борьба за власть, дружбы, интриги, влюбленности, поединки, свидания, и, что еще важнее, ряд волшебных изменений действующих лиц, главные из которых – студенты настоящие, бывшие и вечные. Кого тут только не встретишь: отличник в платье королевского мушкетера, двоечник-аристократ, донжуаны, шуты, руферы, дуэлянты.
В волшебной квартире на Маросейке готовят клей для разбитых сердец, из дачной глуши летят телеграммы, похожие на узоры короедов, в Атласских горах бродят боги, говорящие по-птичьи. «Волчок» – головоломка любви, разбегающейся по странам и снам, бестиарий характеров, коллекция интриг. Здесь все неподдельное: люди, истории, страсти. Здесь все не то, чем кажется: японский сад в подмосковных лесах, мужчина во власти влюбленной женщины, итальянское поместье Эмпатико, где деньги добывают прямо из подсознания.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить – словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
В уральском городке старшеклассницы, желая разыграть новичка, пишут ему любовное письмо. Постепенно любовный заговор разрастается, в нем запутывается все больше народу... Пестрый и теплый, как лоскутное одеяло, роман о времени первой любви и ее потрясающих, непредсказуемых, авантюрных последствиях.
Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.
Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
Эта история с нотками доброго юмора и намеком на волшебство написана от лица десятиклассника. Коле шестнадцать и это его последние школьные каникулы. Пора взрослеть, стать серьезнее, найти работу на лето и научиться, наконец, отличать фантазии от реальной жизни. С последним пунктом сложнее всего. Лучший друг со своими вечными выдумками не дает заскучать. И главное: нужно понять, откуда взялась эта несносная Машенька с леденцами на липкой ладошке и сладким запахом духов.
Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.