Почта святого Валентина - [34]

Праздник на «Почте св. Валентина» выстрелил. И само немыслимое торжество это, и каждый отдельный момент его были частью выстрела, то есть стихийного и необратимого события, изменившего существующий порядок жизни на многие годы.

Метров за сто до особняка переулок был перегорожен невесть откуда взявшимся багряным канатом с пышными золотыми кистями.

Из арки полыхало розовым неоном, и полноводно впадал в небо курортный Гольфстрим струнных. Знаменитый камерный оркестр, где каждый музыкант — виртуоз, играл в саду среди яблонь, статуй и сиреней. И так удручающе сладко свивалось многозвучье, что московский сад сам собою обращался в приморский парк с тропическими запахами и предчувствием накатывающих волн. Не было Малого Галерного, не было Москвы, не было Путина, Государственной думы, не было ни взрывов, ни войн, и казалось, никогда уже не случится ни с кем ничего плохого, никто не заболеет, не состарится, не бросит другого, не умрет.

Стемнин не мог двинуться с места, ждал, когда доиграют серенаду, но надеялся, что она не кончится. Рядом стояло всего человек десять, их было гораздо меньше, чем музыкантов. Видимо, внутри «Почты» происходило нечто несравненно более захватывающее.

Ни разу еще Илье Константиновичу не случалось находиться от музыкантов так близко, что видно было облачко канифоли на лацкане концертмейстера. На какое-то мгновение почудилось, что он находится внутри оркестра и вот-вот нужно будет вступить со своей партией — какой? Стемнин видел расслабленные кисти рук сияющего сединой дирижера. В основном тот двигал локтями и только изредка поправлял что-то в теплом воздухе палочкой и мизинцем. У палочки была точеная выпуклая рукоять.

— А, вот и вы! — закричали из дверей. — Идите же, идите скорей, он вас спрашивал!

Илья Константинович обернулся. Какая-то девушка, в скользком шелке и лиловой со стразами венецианской маске, махала ему рукой. Голос был ему незнаком. Стемнин подошел к дверям, за которыми исчезла маска, потянул с усилием, ожидая увидеть девушку на лестнице. Но не было никакой девушки, не было и самой лестницы, а только поросшие мхом уступы горы, с которой стекал — глазам не верилось! — светло журчавший ручей.

Над вершиной горы сверкали люстры, а на уступах тряслись от смеха два тучных господина.

«Где же этот квартет? — думал Стемнин. — Да и зачем тут какой-то квартет, если во дворе целый камерный оркестр, да еще такой?» В гуле-журчании-смехе он пытался разобрать звуки скрипок, но не сумел.

Улыбаться! Всем улыбаться!

На верхней площадке в толпе зеркал стоял с бокалом шампанского в руке министр культуры и беседовал с Веденцовым. Валентин заметил бывшего преподавателя и показал глазами, чтобы тот подождал. Илья Константинович поклонился разом тысяче улыбающихся бегемотов с тысячей Валентинов и устремился прочь.

Свернул в коридор направо.

Как же ее найти?

Какая она?

Будет ли хоть какой-то знак?

То ли от отчаяния, то ли из любопытства он начал открывать одну дверь за другой. Выходило презанятно: каждая теперь выглядела по-разному и открывала непредсказуемые пространства. Первая по коридору дверь была увита настоящим виноградом — лозу оттягивали живые зеленоглазые гроздья. За ней целовалась парочка, причем у кавалера между фалд фрака проглядывал красный узорчатый хвост. Дамы не было видно — только блеснула в просвет бирюзовая чешуя на прелестном локотке.

Стемнин отпрянул и бесшумно прикрыл дверь. Следующая мерцала рубинами и аквамаринами готического витража, оттуда низко звучал орган. Осторожно надавив на цветное стекло, он увидел сквозь щель огни свечей, тусклую медь органных труб, розовую в вечерних отсветах фату и девичью руку в высокой перчатке. Нет, сюда точно заходить не следовало.

В небольшом зале (Чем он был неделю назад? Неужели конференц-холлом?) — толпились гости. Худой мужчина лет пятидесяти с хмурыми глазами занудно пел по-итальянски. Вокруг подиума раскачивались, подпевали и пританцовывали люди. Приглядевшись, Илья Константинович узнал почти всех: каждый второй из них был знаменитость. Спортивный комментатор — куколка-блондинка, огромный эстрадный пупс с густыми цыганскими кудрями и влажными от музыки глазами, дуэт «Кофе на троих» в обнимку с полуголыми старшеклассницами, модная гимнастка и депутат-коммунист с головой блестящей, как лучшие умы из других думских фракций.

Ни на одном из звездных лиц не было скуки, недовольства или даже снисходительной иронии. Хмурый итальянец был не коллега, не конкурент, а любимый персонаж из пересохших динамиков детства или юности.

Однако если во дворе играли «Виртуозы столицы», а здесь — итальянская звезда, никакого квартета, выходит, не было и быть не могло. Наверняка Веденцов пригласил эту девушку как гостью, и теперь ее ни за что не узнать.

Lasciate mi cantare

Perche ne sono fiero sono

I’ltaliano I’ltaliano vero.

На плечо Стемнину легла женская рука. И опять увидел он лиловую маску, а под ней — вздернутый носик и ярко накрашенные губы. Кто это? Кто-то из сотрудниц «Почты» — ведь это она звала его к Валентину.

— Просто сказка, как хорошо, — прошептала девушка одними губами. — Правда?