Почта святого Валентина - [112]

По-настоящему встряхнул другой вопрос: а что, собственно, сегодня будет? Праздник с грустинкой, а-ля парижская гармошка? Чувствительная прогулка? Драматический тамада в ресторане? Наверняка известно было только об одной части сценария — о парашютном прыжке. За это он был спокоен. Собственно, парашюты появились в сценарии как раз благодаря самому Полякову: на счету у него было более семиста прыжков. Жена не прыгала никогда, она и в самолете чувствовала себя на взводе. Кстати, на днях впервые Галя позвонила ему и сказала, что боится прыгать.

— Нельзя было избавиться от старой жены, не сбрасывая ее с самолета?

Посмеялись.

Без аппетита позавтракав, Максим Александрович надел жаркое лыжное обмундирование (зимой и на земле холодно, тем более в небе) и вышел из дому. Двор молчал, темнело каре синих многоэтажек, хотя кое-где в окнах уже горел свет, а может, его не выключали всю ночь. В салоне «вольво» было холодней, чем на улице. «Прыгать с парашютом зимой — какое зверство! И я сам на это согласился». Он уже жалел, что ввязался в ненужные приключения. В конце концов, все и так складывалось совсем неплохо.

Улица Рокотова, обитая по обочинам плотными рядами спящих машин, была пуста. Только бессонно мигал светофорной сетчаткой клетчатый апельсин. Все казалось значительным: сизое поздне-зимнее утро, мертвой дремой забывшееся Ясенево, китайская тушь дальнего леса. Салон медленно наполнялся теплом, и «вольво» тронулась с места. Время пошло.

На Литовском бульваре уже шевелилось движение, и все-таки можно было ехать быстро, давая машине раздышаться в полное удовольствие. Поляков разгонял «вольво», точно от ее ускорения мог проснуться сам. Воздух глухо колотил в лобовое стекло. На Паустовского, проносясь мимо трех прудов, он заметил, что со стороны семнадцатиэтажных зигзагов на проезжую часть выдвигается человеческая фигура и небрежно чертит в воздухе жезлом полосатую скобку. Максим Александрович бросил беглый взгляд на спидометр. Ну сто. Придраться можно, но именно что придраться. Вот теперь он проснулся. Машина остановилась, метра три не доехав до гаишного «форда». Поляков заметил, что в «форде» сидит напарник щуплого автоинспектора, который лениво шел к машине.

— Добрый день, — откозырял молодой, с обветренным лицом патрульный, причем откозырял сразу как-то нахально. — Сержант дорожно-патрульной службы Климов. Ваши документы попросил бы.

Скользнув по правам, сержант воткнул взгляд в глядящее снизу лицо Максима Александровича, потом снова пробежался по правам.

— Попросил бы выйти из машины.

«Что это у него все бы да бы», — подумал Поляков и спросил:

— А что случилось, сержант?

— Пожалуйста, гражданин, выйдем из машины.

После жаркого салона зимний воздух был приятен.

— Алкоголь употребляли?

— Нет, с чего вы…

— Давайте пройдем к нам в салон.

— Зачем?

— Подышите, там же документ составим. На холоде и ручка не пишет. Знаете, как оно бывает. И не простудились бы.

— Послушайте, сержант, товарищ Климов, я чрезвычайно спешу, правда.

— Это-то и плохо, мил человек. На дороге спешить не полагается. Сколько бед от этой спешки, столько отнятых жизней! Пройдемте!

И сержант доверительно тронул Максима Александровича за ветронепроницаемый оранжевый локоть. В салоне «форда» висел табачный чад. Напарник щуплого сержанта Климова с мокрым от духоты лбом и крепкими наливными щеками сидел на переднем сиденье рядом с водителем. Как только дверца захлопнулась, пышнощекий перегнулся, нажал на кнопку. Клацнули четыре блокиратора дверей. Климов поморщился:

— Славик, ты бы окошко открывал или курил бы на улице. Такой дух тут — головы не повернешь.

— Холодно с окном, — бодро отвечал Славик. — Лучше уж дым, чем твой дикалон. Сколь выльешь на себя и чего — не поймешь, то ли на свидание, то ли тараканов морить.

— С кем на свидание? С тобой? Говори да не заговаривайся. Максим Александрович, сейчас мы проедем в пункт, будем разбираться. Анализы сдадите, побеседуют с вами, как положено.

Полякову это предложение соблазнительным не показалось.

— Сержант, а нельзя как-нибудь цивилизованно? По упрощенной схеме…

— Цивилизованно и хотим. По упрощенной схеме — это как раз нецивилизованно, — назидательно изрек Климов, поворачивая ключ зажигания.

Мотор «форда» негромко взревел. Климов продолжал, оглядываясь назад:

— Изучим всесторонне, может, у вас невроз какой, психологическое заболевание. Вдруг на дороге вам привиделось что-то, вот вы его и догоняли.

— Да какой невроз! Послушайте, это же бессмысленно. Здесь моя машина!

— Да не волнуйтесь вы, мил человек. Эвакуируют ее в лучшем виде. Ни пылинки, ни соринки не останется.

Рядовой Славик, придирчиво оглядывая свою шинель, сказал:

— Погоди. Что за упрощенная схема, пусть скажет.

— И ты, Слава, туда же. За тысячу рублей совестью милицейской торгуешь. Вот из-за таких милиция и ходит оплеванная.

— Почему это за тыщу?! Человек образованный, светлая голова. Ну — оступился. С кем не бывает.

— Ты вот не оступись. А вдруг тут ребенок дорогу бы переходил? Или автобус по Голубинской. Едем!

«Форд» скользнул по Кольцевой и полетел по Калужскому шоссе с еще большей скоростью, чем та, за которую наказывали Полякова, и вот теперь Максиму Александровичу сделалось по-настоящему страшно. Никакое превышение скорости не могло привести к экскурсии в пункт ДПС или в отделение. Да и зачем они выехали за МКАД? Кто эти инспекторы? Может, переодетые бандюки? Впрочем, почему непременно переодетые… Им и переодеваться не надо. Завезут — и… и что? Поляков уже не думал ни о пропущенной церемонии, ни о прыжке, ни о судьбе брошенной машины. Только бы выбраться живым!