Почка на экспорт - [6]

— Зачем тебе это? — удивился я. — У тебя что, зуб на губернатора?

Костя посмотрел на меня, как смотрят на умственно отсталых. В его глазах я легко прочитал свой диагноз. Олигофрения в стадии дебильности, и никак иначе.

Он выпил ещё рюмку, закурил и отвернулся. Разговаривать со мной ему явно стало неинтересно. О чём можно говорить с человеком, остановившемся в своём развитии на уровне пятилетнего ребёнка?

— Ладно, пора мне, — я сделал вялую попытку встать из-за стола. Но на Костю она подействовала, как красная тряпка на быка. Его равнодушие вмиг испарилось.

Ты что, в самом деле не понимаешь?! — зашипел он. — Если раскопать всё, как надо, то материал потом можно будет предложить кому угодно. Хоть губернаторской команде, хоть их противникам. И пусть потом наши доблестные органы с подачи тех или других разбираются с этими чикатилами. Будет скандал или нет — другой разговор. Но сначала мы с тобой получим за эту папочку с материалом хорошие деньги. Получим, не сомневайся. Это ж козырные карты в чистом виде. И не подставимся мы ни с какой стороны, будь спокоен.

— Мы? — туповато переспросил я. — Нет, Костик, это твои игры, ты и банкуй.

— Так, значит, отказываешься помочь?

— Этого я не говорил. Попытаюсь что-нибудь узнать. Хотя шансов мало, и обещать ничего не буду. Да, кстати. Кто были те люди в легковушке? Которые везли контейнер?

— Точно не знаю. Но номера у машины были местные. Похоже, торопились успеть на московский рейс.

— Почему именно московский?

— По времени подходит. И успели бы, если б не гололёд. Ночью в аэропорту рейсов мало, затишье. После четырёх утра и где-то до семи всего два рейса. Первый идёт от нас до Москвы, а второй — из Красноярска. Так что один московский на пять сорок и остаётся. Логика, брат.

Костя выпил ещё за логику, и засобирался, предварительно взяв с меня слово, приложить все усилия и позвонить ему послезавтра, чтобы доложить о результатах.

Походкой полководца, обдумывающего генеральное сражение, мой друг покинул ресторанчик, победоносно улыбнувшись на прощание официантке.

Я заказал очередную чашку кофе, закурил, откинулся на спинку кресла и долго смотрел на дождь за окном. Есть что-то завораживающее в его монотонном шелесте. Из угла, от барной стойки доносилась негромкая музыка. Ничто не мешало моему одиночеству. Ни в каком спецназе я, конечно, никогда не служил, тут Костя дал маху.

После выпуска попал в маленький городок, затерявшийся среди таёжных урочищ на Дальнем Востоке, в обычную мотострелковую бригаду. Правда, врачом отдельного разведывательного батальона.

К тому времени тлен и разложение мощного когдa-то армейского механизма были не очень заметны в столице, но отдалённые гарнизоны, разукомплектованные и жалкие в своём вечном безденежье, нехватке элементарного — горюче-смазочных материалов, обмундирования, а иной раз и пайковою довольствия, на глазах ветшали, спивались и быстро отбивали у молодых офицеров охоту продолжать службу.

Мне, наверное, повезло. Комбат, подполковник Ерёмин, двухметровый амбал с бешеным взглядом, гнувший на спор монеты, в части поддерживал строгую дисциплину. Боевая подготовка велась постоянно, благо Ерёмину, прошедшему Афган, было, что передать подчинённым. Две Красные Звезды наглядно свидетельствовали, что в ограниченном контингенте он не только загорал под чужим солнцем.

Был, правда, у бравого подполковника один существенный недостаток. Мало кто видел его трезвым. Выпить он мог безумное количество спиртного, пьянел мало, и лишь красные белки глаз да постоянная сухость во рту по утрам подводили Ерёмина.

Жена, героически приехавшая со мной в эту глухомань, быстро разочаровалась. Ей, привыкшей к Питеру и интеллигентным разговорам в родительском доме, всё здесь было непонятно и вызывало раздражение. И барабанный бой по утрам, сопровождающий утренний развод, и моё вечное отсутствие дома, и то, что по возвращении от меня пахло не одеколоном, а водкой и дымом полевых костров.

Детей у нас не было, Вика боялась испортить фигуру.

Когда через полгода грянула первая чеченская компания, наш батальон одним из первых в полном составе был переброшен на Северный Кавказ. Командование требовало от нас победоносной войны, и мы не видели причин не выполнить приказ. Ерёмин воевал успешно, если не сказать — талантливо. Видимо, искусство убивать себе подобных, тоже должно основываться на особом таланте.

Как бы то ни было, груз «200» не стал постоянным атрибутом части, несмотря на её специфику. А вот на награды личному составу командование не скупилось.

Мы и лезли из кожи вон, дожимая «духов», пока впервые в разгар операции по окружению бандитов не прозвучала команда «Отставить!». Сколько их потом ещё было, таких команд… Бандиты благополучно ушли, чтобы через неделю благополучно появиться в другом районе Чечни, а мы остались, недоумевая, и привычка не обсуждать приказы уже как-то не срабатывала.

Но для меня всё закончилось к лету. Во время очередного перемирия, которое «духи», верные своим привычкам, не соблюдали, два осколка в ногу и один в живот уложили меня на койку окружного госпиталя. Через четыре месяца коллеги поставили меня в строй, но это не спасало от мыслей о войне. Она меняет всё в твоей жизни, всё переворачивает с ног на голову. И никто никогда не сможет объяснить мне, почему игры политиков должны оплачивать молодые, не успевшие толком пожить мальчишки ценой своих искалеченных душ и тел.