Бутылка крутанулась. Никита пытался обставить всё это действо под видом баловства, но глаза у него искрились очень нехорошо, очень недобро, очень даже очень. Внезапно всем нам стало безумно интересно наблюдать за верчением. Никто играть не соглашался, но следили прямо-таки с замиранием сердец-сердечек.
Плавно сбавив обороты, она качнулась и указала горлышком на Даньку.
Я взял ещё один лимончик и приготовился к шоу.
— Да-а-а-аня, — излучая любовь, протянул Никита. Он встал, наклонился над Новиковым. Тот опять упал в прострацию, а я на почве этой детали злобно загрыз ободок цедры. Чего не сопротивляется?
Оказалось, шок был таким глубоким, что даже если бы Никита нос ему откусил, он бы не шевельнулся.
Поцелуй у них получился короткий, дурацкий, но меня всё равно слегка потянуло крабом-раком-морской-муреной на тёмное дно. Строит тут из себя непреклонность, а как до дела доходит — сидит столбом. Жопа ему, чё.
— Вау, — коротко прокомментировал Лёша. Всего-то «вау», а прозвучало примерно как «не жить вам, котятки мои, если это продолжится».
Я покосился на него и взял третий слайсик лимона. Дело принимало интересный оборот.
Даня перевёл взгляд на Лёшу. Никита сидел сволочью сволочь и торжествующе лыбился. Почему все играют, если отказались — спросил бы я, если бы не переборщил с кислым. Пришлось срочно запивать. Пока я вошкался с коробкой сока, Даня крутнул бутылку.
Она провернулась кучу раз и остановилась на мне. Я мрачно подставил щеку.
— Эй, нет уж. Давайте по-честному… — возмутился Никита.
Данька дёрнул меня за ворот футболки и поцеловал, чуть-чуть углубив поцелуй. Тут я обнаружил, что ему этот балаган даже нравится. В хорошем смысле — нервы пощекотать.
Отлепившись, он чуть поморщился от кислого привкуса. И пришла моя очередь охуевать от души.
Сев на место, я пристально проследил за тем, как Данька откидывается на стул. Что творилось у него в колокольне, было неясно. Хотя не впервой. Я подтолкнул бутылку из вредности. Чуть-чуть, скучающе. Она провернулась один раз и указала на Лёшу.
Очаровательно, блин.
Никита отодвинулся, пропуская к хозяину квартиры. Я встал, стараясь ни о чём не думать, подошёл к Дементьеву и сурово поднял глаза.
— Злюка, — подколол Лёша и, демонстративно опустив руку на мой затылок, крепко поцеловал, хотя вообще-то по всем правилам это я должен был его засосать. Но ему всегда было наплевать на подобные мелочи, так что сей жест ни капельки меня не удивил.
И тут началось.
Лёша был бы не Лёша-феерический-гондон, если бы не отомстил всем и сразу самым изощрённым способом. Меня он укусил — довольно больно, я аж замычал и на глаза навернулись слёзки. Данькин пукан подгорел от одного взгляда на действо, а Никите Дементьев ещё и фак показал где-то между делом. Это я понял уже после, трогая языком место укуса и разглядывая раздражённых всех: Никита щурился, как близорукий, Даня мрачно ставил бутылку в ровное положение, Лёша излучал тепло и блаженный ангельский свет, предвещающий Очищение Господне путём сжигания неверных в адском котле.
— Всё, поигрались и хватит.
Таким образом я остался единственным пострадавшим и буквально раненым в губу. Утром мы даже вспомнили произошедшее и решили деликатно замять дело. Отшутившись, добавили в личный список правил поведения пятый запрет по списку: «Не играть по-пьяни в гейскую бутылочку», сразу после: «Не искать Марго вторую половинку на улице».
А мораль сей басни такова — нет никакой морали.
Просто это было весело.
