Почему я ненавижу фанфики - [69]

Как удобно.

— Костя… — Новиков вскочил со скамейки следом за мной. — Стой, пожалуйста… только не так. Я хочу найти способ… это уладить.

— Что уладить?

Я повернулся.

В воздухе мерцали мелкие колючие снежинки. Ветра почти не было, и они буквально парили — я такое любил. Зарождение зимы, первую прохладу.

Даню я тоже любил, но смотреть на него сейчас было больно физически.

Потому что он рвался на части. И меня рвал заодно, а всё потому, что мы уже склеились — не разлепишь одним лишь усилием воли. Я встал поперёк его мечты. Я был балластом, пусть и важным, и нужным, но, тем не менее, грузом.

— Я должен разобраться. Мне важно знать, о чем ты думаешь… — он говорил невпопад, необдуманно, и это лишь усилило мою и без того сильную ярость.

— О чем я думаю?

Ещё ни разу я не смог достойно ответить на эту фразу. Ни разу. Всё выглядело так, словно кто-то внутри брал на себя управление. Срабатывали защиты, и диалог шел по пизде.

Этот случай исключением не стал.

— Думаю, что туда тебе дорога, ясно?

Даня уверенно сжал моё запястье, и я приложил такое усилие, чтобы вырваться, что чуть не упал.

— Не трогай. Не прикасайся.

Я видел — Новиков не знал, что именно привело меня в это сложное, опасное состояние, близкое к неадекватному. Не понимал, что сам факт того, что он отложил принятие решения на потом, выбил из равновесия похлеще прямого удара. А я не мог объяснить. Дышал-то с трудом.

— Правда?

— Правдивее некуда.

Ещё несколько секунд я стоял там, в центральном парке, выпрямившись, словно в ожидании настоящего удара и собирал по крупицам то, что хотел запомнить.

Очередное странное сочетание в одежде, яркие цвета, родные до последней линии черты лица, сейчас совсем потерянного, даже уставшего.

Даня успел стать настолько важным человеком в моей жизни, что реальная возможность потерять его навсегда убила во мне все чувства. Точнее, заслонила их — не пробиться.

И только в полумертвом состоянии я мог принять решение сделать эту нелепую свиданку нашей последней встречей.

— Катись. Удачно устроиться на новом месте.

Лицо изменилось — Даня был чувствительным, и Даня понял, что не будет никаких слезливых прощаний и сопливых писем. Он не ожидал от меня такого. Да я и сам от себя всего этого не ожидал. Как там говорят… любовь творит с людьми страшные вещи?

Я развернулся, силой заставив двигаться окаменевшие мышцы. И пошёл. Пошёл, словно через зыбкое болото, неуверенно и с трудом. По приледеневшей плитке, мимо остановки, мимо торгового центра, даже не ускоряя шаг.

Ноги привели к заброшенному офису. Без фонарика взобраться наверх оказалось трудновато, ступеньки были скользкими — я карабкался минут пятнадцать. Но вылез-таки на крышу, содрав ладонь о какой-то бетонный осколок.

Город раскрылся на горизонте серой угловатой клеткой. От города веяло неизменностью и стабильностью. От города несло асфальтом и гарью.

Я сел на какой-то выступ и сидел так, наверное, с час. Может больше, может меньше, время для меня ничего не значило и не имело надо мной власти.

Реакция медленно прекращалась, а вместе с этим взбухала пронзительная боль. С её приходом даже пульс возрос, будто я бежал километра три, а не шел, словно робот, на автомате.

— Сердце-сердечко… — прошептал я, и вздрогнул, почувствовав на лице горячее.

По-настоящему я не плакал, кажется, лет десять. В последний раз это было в школе из-за пятна, а потом как отрубило — никакого нытья. Так что я разглядывал капли с любопытством, а они всё сыпались на запястье.

Прозрачные.

Прозрачным я себя не чувствовал. Мутным и больным — больным безнадежно и глубоко, да. Определенно.

Этот случай дал мне понять, как сильны мои чувства. Не глупая прихоть заигравшегося подростка, не любопытство, не поиск новых ощущений. Это была такая искренняя и такая глубокая связь, что она разъедала меня, в одну секунду превратившись из бальзама в самый настоящий яд. Злость проходила. Боль — даже не собиралась.

Я уже жалел обо всем, что наговорил. Я был на взводе, и не видел, что, может быть, Даня сам напуган, растерян и не знает, как ему быть и как поступить. Может быть, он хотел получить поддержку. Может быть, помощь. А я повел себя как трусливая крыса, бегущая с тонущего корабля. Трус тут не он. А я.

Только я…

Да только от осознания легче не стало, и сделать шаг назад я не мог. Вступили в дело другие любимые друзья — веретено уныния и самобичевание.

Если он действительно давно хотел этого, то я становлюсь препятствием. Может быть, на пути к счастью. Там ему будет лучше — никаких Соломоновых, никаких проблем, близкий контакт с единственным родным человеком. Ещё и успех — это мне в будущем придется стать офисным планктоном, а перед Даней распахнуты все двери.

Я не имею права вырывать его из этого потока из-за своих эгоистичных желаний.

В самый разгар моей личной трагедии телефон начал наигрывать идиотскую мелодию, которую я выставил на Новикова. Ни о какой грусти под такое сопровождение не было и речи. Я сбросил и, подумав, сменил звонок на какую-то заунывную херню.

Зная его упорство, приготовился было к долгому циклу повторов. Но когда телефон ожил снова, уронил взгляд на фото и неожиданно для себя самого нажал «принять».