Почему я ненавижу фанфики - [68]

— А? Чё? — всполошился я, с ходу не догоняя, что за шухер.

Даня кивнул на машину и дверь распахнулась.

В лучших традициях фильмов о пафосных богачах из салона высунулась нога в туфле. Правда, изящество бизнесдеда оказалось так себе, средненьким — в итоге он вылез, придерживаясь за ручку, неловко спрыгнув на асфальт.

Он был на целую голову ниже меня. Но очень крепкий, серьезный, весь насквозь официальный и деловой, в идеальном кашемировом пальто поверх строгого костюма. То, что это Данькин родственник, стало понятно сразу — взгляд был такой же фальшивый, глаза пьяного чайного оттенка и смугловатая кожа. Ещё у него были охуительные усики и аккуратная прическа в стиле дона Вито Корлеоне. Только волосы из образа выбивались — Данькин дед был полностью седой, пусть и без намека на лысину.

— Даниэль, — позвал дедуля. И вдруг перешел на беглый испанский, так что я моментально выпал из разговора.

Даня потащил меня за собой, так что сбежать не удалось.

Меня представили как «эстэ-эс-ми-амиго-Константин», и лицо дедушки выражало лишь вежливую внимательность, так что я быстро расслабился.

— Фелипе, — сказал он. Слегка смутило отсутствие отчества, но, стало быть, у испанцев это норма. — Учитесь в одной группе?

— Да.

По первому впечатлению я мог сказать, что он не такой простой, каким кажется на первый взгляд. Фелипе был из числа темных лошадок — как правило от таких, как он, исходит приятное тепло, но они в любой момент могут повысить голос или перейти в оборону, хотя, казалось бы, только что не было никаких предпосылок к конфликту.

— У вас были планы, и я не вовремя? — спросил Фелипе, изучая меня в упор.

— Ничего серьезного, — я улыбнулся так добродушно, как только мог.

Они вновь заговорили на испанском, и я залип, вслушиваясь в этот мелодичный, эмоциональный язык. Даня в какой-то момент нахмурился и напрягся, даже руки сжались в кулаки.

— Прости, нам надо поговорить, — объяснился он. — Я напишу сразу, как смогу, ага?

— Ладно, — я кивнул и по очереди пожал им руки. — Всего доброго, Фелипе.

— До свидания, Константин, — он улыбнулся уголками губ, скромно и строго, а потом жестом пригласил Даню в салон автомобиля.

Домой я возвращался задумчивый.

Как бы там ни было, Даня принадлежит миру бизнеса. Рано или поздно перед ним обязательно встанут важные, серьезные вопросы унаследования дела всей жизни дедушки. Вдруг Фелипе будет против нас, что тогда?

Эти невеселые мысли кружили в моей голове весь вечер и часть ночи — заснуть почему-то не удавалось, я ворочался, как зверёк, недовольный своим гнездом-койкой. Так и не поймав Морфея за руку, полез в дебри интернета. Через час прокрался на кухню за перекусоном и разбудил Ньютона, который с перепугу чуть не поднял весь дом на уши. Пришлось сунуть ему целую горсть орехов, чтоб заткнулся.

Что-то подсказывало мне, что мама держала его на кухне как раз во избежание ночного жора.

Когда я вернулся в комнату с сосисками и наскоро замешанным пюре, часы на стене показывали два ночи. Телефон мигал диодом — я ткнул в экран пальцем и обнаружил сообщения от Даньки.

«Нам надо поговорить».

И…

«Не по телефону… давай встретимся завтра?»

Этой ночью заснуть мне так и не удалось.

========== 22 - Не по правилам ==========

Комментарий к 22 - Не по правилам

Посиделки с Никитой, атмосферное:

Скриптонит – Притон

Скриптонит – Это моя вечеринка

В фильмах всё происходит по-другому.

Звучит грустная музыка. У героя слезятся глаза, и зритель по умолчанию должен проникнуться сотню раз отрепетированным душераздирающим взглядом. На всякий случай, чтобы никто не подумал, что это момент для радости, печаль подчеркивается дождем, серыми тучами, унылыми лицами и черной одеждой. Подсказки, подсказки. Не хватает только суфлёра с табличкой «плачьте» на заднем плане.

Я не был похож на героя фильма.

Я рассекал поток людей, в спину мне светило холодное зимнее солнце, а на лице повисла странноватая неестественная улыбка. Да, пусть снаружи всё шло не по правилам и не постановочно — без пафоса, зато под внешним слоем я кипел, как котел с серной кислотой, опрокинутый на гору щелочи.

Это надолго, я знал, а потому даже не торопился. Гореть будет около часа, прежде чем реакция прекратится и останется воспаленная открытая рана. Уже тогда будет боль и та самая Печаль, но сейчас — только нестерпимое жжение злобы, а в голове, как на повторе, циклом:

— Он собирается вернуться в Испанию. И… забрать меня с собой.

— Когда?

— Через три дня.

— И… надолго?..

— Навсегда.

О нет, вспыхнул я не здесь.

Лицо Новикова было похоже на маску воина в сувенирном магазинчике. Маску, заросшую пылью, потому что хозяин трусливо сбежал, и некому было примерить её на живое лицо.

Никаких пояснений не последовало.

— Ты… ты даже не пытался его отговорить, так ведь?

Вот в чем дело. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что я прав на все сто процентов.

Он не то, чтобы поддался уговорам, просьбе или «приказу».

Он не вступал в диалог.

Вообще.

— Я не могу. Он… я обязан ему всем, что у меня есть.

Его надломленный голос, непохожий на голос того человека, с которым я имел дело всё это время, подсказал ещё один немаловажный факт — в глубине души Даня хотел этого. Он хотел уехать. По каким-то личным причинам и, может быть, уже давно, ещё до того, как мы устроили гомоцирк. И теперь, когда пришлось выбирать, брать ответственность за своё решение, он спихивал ответственность на Фелипе.