Почему я ненавижу фанфики - [45]

С осознанием этого факта к внутреннему расколу добавилась капля яда. Капля, постепенно отравляющая всё моё нутро.

— Я надеялся, ты знаешь достаточно, чтобы верить.

— Неправильно ты надеялся.

Короткие гудки.

Я закрыл глаза, пережидая спазм. Шуруп ввинтился по самую шляпку и, кажется, уперся в позвоночник — болью прошило почти насквозь, да так, что первые пару секунд я испытывал самый, что ни на есть, душевный болевой шок.

— Теперь всё усложнилось, — вздохнул Никита, нервно потряхивая ногой. — Стоило сказать, что ты до сих пор отходишь от наркоты, которой тебя опоили. Это избавило бы от некоторых проблем.

— Не хочу, чтобы он вмешивался… — едва ворочая языком, ответил я.

— Какая жертвенность. И что, сделаешь по-своему, даже если вашим отношениям из-за этих молчанок конец?

Никита протянул мне новенькую сигарету. Я взял — взял и уставился на неё, как на какую-то неизвестную миру хреновину, инструкцию к которой ещё не придумали. Тогда Сапёр вздохнул, отобрал её, раскурил и вновь вложил мне в пальцы.

— Посмоли чутка. Никотин помогает.

Я затянулся. Выдохнул горькое облачко, помотал головой.

— Не могу. Почему так больно и где?

— Это откат. После клубных наркотиков, да и вообще после любых происходит эмоциональный спад и плохое чувствуется в сто раз сильнее.

— Если всему конец из-за недомолвки, оно того не стоило, не надо было и начинать. Тогда всё хорошо. Поигрались — и хватит.

— Выговорись. Я выслушаю.

— Мы оба нормальные. Мы нормальные и мы сможем вернуться к обычным отношениям, а потом…

Ох, как я заливал — сам диву давался.

На словах-то звучало гладенько. Гладенько и ровнёхонько. Но на деле я испытывал такую страшную боль, что готов был выложить всю историю ублюдку, который вертит информацией в своих целях, как хочет и когда хочет. Лишь бы не держать всё в себе.

Казалось, что иначе я просто взорвусь.

— Значит, несерьезно?

— Боже, нет… не знаю… — я запустил руку в волосы. — Почему ты мне помог?

— Скажем так, я знаю, что значит быть беспомощной марионеткой, — в темных глазах загорелся холодный огонек. — И этого не пожелаю никому.

— С тобой что-то сделали?

Поднявшись, Никита поплелся прочь из комнаты. Уже откуда-то из глубин коридора донеслось преувеличенно-спокойное:

— Надеюсь, ты не имеешь ничего против макарошек.

Я лишь хмыкнул в ответ.

Потому что на тот момент мне было наплевать — макарошки или цианид.

Мы сидели на маленькой тихой кухоньке. За окном светлело дневное небо, серебристо-синее, в мазках перьевых облаков. Я жевал что-то похожее на пасту, спагетти с томатным соусом, Никита догрызал бутерброд с докторской колбасой и хрустящим куском огурца. Доев, он порылся в шкафчиках и достал на свет божий девственную пачку сигарет.

Мне начинало казаться, что он и спать ложится с табаком в обнимку.

— В тринадцать я познал удовольствие быть жертвой педофила, — вдруг сказал Никита, дернув глянцевый язычок полиэтиленки. — Я помог тебе не потому, что хотел извлечь из этого выгоду. Просто быть жертвой — это полная херня.

— Прости.

— Сейчас выглядело, будто я пытался надавить на жалость, — хохотнул он. — Это было давно, так что забей. Ты сам спросил, а я не скрываю. Такую кучу дерьма трудно спрятать.

Он снова закурил, и снова — с болезненной обреченностью бесконечно ломкого человека. Немногие разглядели бы за его надменностью взрытые котлованы страданий, но я их видел отчетливо. Может быть потому, что мне самому сейчас было невыносимо плохо.

— У тебя… проблемы с легкими? — наконец, предположил я. — Больно дышать?

— Нет, — Никита покусал пирсинг в губе. — Я боюсь сигаретного дыма.

— Почему?

— Ну знаешь, — Никита открыл окно и повис на подоконнике, уперевшись в него локтями. Ветер взлохматил короткие, смолянисто-черные волосы. — Большие крутые мужики любят курить по любому поводу. Например, перед весельем с мелким пацаном.

— Он курил? — осторожно спросил я, чувствуя, что нагло и больно влезаю человеку в душу, но Никита раскрывался легко, как незажившая рана. Пусть это и случилось давно, его страхи, очевидно, стали его повседневностью.

— Ага, три-четыре штуки. Когда три-четыре сигареты отделяют тебя от полной дичи, это быстро врезается в психику. У меня зависимость, но реакция на дым осталась до сих пор.

— Его поймали?

— Ублюдка посадили, меня спасли, да. Одного из немногих его игрушек. И только потому, что у родных были деньги мобилизовать людей на поиски. Так что мне чертовски повезло в жизни.

— Почему ты рассказываешь мне такие важные вещи о себе?

— Ты не похож на того, кто будет мстить, да и… понравился. Не надумай лишнего, просто как человек ты интересный. Наверное, поэтому народ так любит о тебе судачить.

— Что говорят? Плохое? Хорошее? — я пододвинул к себе чашку с крепким растворимым кофе. Странно — Никита явно не был педантом, да и любил всякую шляпу вроде наклеек, но чашки у него были как на подбор, из дорогого фарфора, как и выставленная на видном месте посуда. В коридоре я заметил полку с внушительной коллекцией сувенирных тарелочек.

— Девки любят пожжужать на тему, кто с кем и в какой позе. Тебя они считают парнем недоступным и себе на уме. Многие выделяют, что ты в списке успевающих и одеваешься с иголочки, как модель, так что они тебя в эти самые модерн-модели и записали. Завидный, мол, но со сложным характером. И «боже, это пятно».