Почему ты не пришла до войны? - [6]
— Перед лицом Господа и перед всей общиной я, Елена, потомок истребленного рода, стою здесь, чтобы исполнить свой обет, миссию, которую не я на себя возложила. Я помню о душах усопших. И только Ты, Господи, знаешь, почему именно я должна этим заниматься. Будь все они живы, перед святым ковчегом сейчас стояли бы они, а я заняла бы свое место.
Едва сдерживая слезы, Елена внезапно оборачивалась к не спускавшим с нее глаз молящимся:
— Что смотрите? Во мне говорит каждый, кого нет на этой земле.
И снова поворачивалась к ковчегу. Она стояла там совершенно неподвижно, и ее шелковая шаль, прежде походившая не то на поминальный платок, не то на фату, вдруг преображалась: Елена, вся в белом, становилась похожей на покойницу в саване. Через минуту она снова обращалась к общине.
— Я просто назову имена, — чеканила она, словно произнося заклинание, — чтобы вы, не приведи Господь, не опоздали со своими молитвами.
Раввин махал рукой в знак согласия, понимая, что больше ничего не остается, и Елена начинала перечислять имена:
— Да вспомнит Бог души Кубе, Моше, Аарона, Зелига, Юделя, Кальмана, Пинхаса и Эфраима…
За мужскими именами шли женские:
— Души Фриды, Пепы, Гольды, Нины…
Один за другим загибались пальцы длинных тонких рук, чтобы никого не забыть — по пальцу на каждое имя, на имя по пальцу, — и чем больше было имен, тем больше загибалось пальцев. Список Елены был длинным.
Синагога смолкала.
У мужчин перехватывало дыхание и увлажнялись глаза, а в женском отделении все доставали платки, чтобы вытереть слезы. Голос, исходивший от ковчега, пронзал воздух, имена взмывали ввысь, и каждое сопровождалось стенанием. Ближе к концу списка плач Елены заглушался плачем всей общины. Потом Елена благодарила тех, кто помог ей исполнить долг, и уходила из синагоги.
Йом-Кипур же продолжался в соответствии с обычаями.
Да, вот что каждый год творилось в нашей синагоге во время этого праздника.
А дети во дворе по-прежнему играли в обычные для Йом-Кипура игры.
Каждый раз, как только Елена уходила с балкона, я убегала со двора, чтобы через слуховое окошко синагоги понаблюдать за тем, что происходит перед хранилищем Торы. Ковчег скрывал Елену, ее взгляд, ее боль, но не заглушал ее голос. Сначала я могла только подслушивать, потом, чтобы хоть что-нибудь увидеть, вставала на цыпочки, а еще через некоторое время просто вытягивала шею. Так с каждым годом мне открывалось все больше и больше. Когда я выросла, в районе построили другую синагогу, изящную и роскошную, а эту, старую, закрыли.
Елена по-прежнему каждый год выходила на балкон и, когда подходило время молитвы за усопших, начинала наизусть перечислять имена. Без общины, без раввина, в полном одиночестве, лишь перед лицом Господа.
Посылка от Хаима
У всех детей нашего района было по американскому дяде, и все получали посылки, содержимое которых определяло, кто станет королем или королевой района. По рассказам Елены, у меня тоже был чудесный американский дядя. Четыре раза в год она с необыкновенной радостью заявляла, что дядя Хаим прислал мне посылку, и мы отправлялись за ней по привычному маршруту.
Мы шли на районную почту, которая располагалась в гостиной частного дома. Хозяин, круглолицый чиновник с толстым животом, здоровался с Еленой и, словно по договоренности, протягивал посылку. Посылка выглядела, как все предыдущие и последующие: в светло-коричневой бумаге, с яркими иностранными марками и темно-синими полосками, наклеенными вдоль и поперек. Между полосками карандашом были нацарапаны латинские буквы, обозначавшие имя и адрес отправителя, и все это было перевязано тонкой и острой как нож бечевкой.
Посылки приходили четыре раза в год: осенью, зимой, весной и летом. В каждое время года по посылке.
— Пойдем скорей домой, — взяв меня за руку, говорила Елена. Поблагодарив почтового служащего, она крепко прижимала посылку к груди.
— Нам тут недалеко. Даже если не торопиться, все равно скоро придем, — возражала я. Но Елена не унималась:
— Быстрей, быстрей, я хочу посмотреть, угадал ли дядя Хаим твое желание. Он так тебя любит.
Посылки от дяди Хаима подтверждали не только его любовь, но и поразительную способность угадывать все мои тайные помыслы и мечты: куча сладостей, игрушки и прежде всего одежда. Все, о чем я втайне или открыто мечтала, все, чего захотела, однажды увидев… все, что было у других. Он всегда угадывал. Очень редко не подходило что-то из одежды, тогда Елена уверяла меня:
— Хаим не ошибся, просто ты выросла.
— Откуда он так много обо мне знает? — спрашивала я.
— Я послала ему фотографию.
— Ладно, так он узнал, как я выгляжу, но откуда он знает, что я люблю? — упорствовала я.
— Я написала ему письмо, — отвечала Елена.
— А как Хаим выглядит?
— Он богат.
— Но как он выглядит? — повторяла я.
И число ответов соответствовало числу посылок. У каждого подарка был свой Хаим.
Иногда Хаим являлся в образе высокого голубоглазого блондина. Он был не только богат, но и талантлив.
В другой раз Елена приписывала ему бороду, бакенбарды, кипу на голове, большие карие глаза. Этот Хаим был умен, знал Тору и исполнял все ее заповеди.
Однажды окружающий мир начинает рушиться. Незнакомые места и странные персонажи вытесняют привычную реальность. Страх поглощает и очень хочется вернуться к привычной жизни. Но есть ли куда возвращаться?
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.