Почему ты не пришла до войны? - [28]
И мы вспомним.
Эпилог
Мы с моим мужем Шаем, оба в джинсах и черных футболках, замерзшие и оцепеневшие, застыли перед воротами кладбища.
Цветы в наших руках завернуты в шуршащий на ветру целлофан и перехвачены резинкой. На небе кое-где виднеются перистые облака, то солнце пригреет, то налетит ветер, и, кажется, в этот предполуденный час лето окончательно сдалось осени, лишившись последних сил. Солнце постепенно затянулось серой пеленой, и мелкий дождик оросил землю.
В воздухе пахло ранней зимой.
— Мы пришли хоронить Елену, — сказала я ослабевшим голосом кантору.
Тот внимательно на нас посмотрел:
— Не приведи Господь, пережить еще раз такое несчастье.
Затем удивленно добавил:
— Вас только двое?
— Да, — ответили мы.
— Но нам нужен миньян из десяти мужчин, — растерянно пробормотал он.
— При жизни, — произнесла я, — ей тоже нужен был миньян, но у нее никогда его не было.
Кантор опустил глаза и больше ни о чем не спрашивал.
Взяв в руки мегафон, он вызвал кладбищенского садовника, омывателя трупов, сторожей, носильщиков гробов и велел им тотчас образовать миньян.
Когда необходимые десять мужчин были в сборе, кантор дал знак, чтобы те приступали к пению скорбных песен, а нам взмахом руки велел замкнуть похоронную процессию, которая разместилась в катафалке хевра кадиша, погребального братства.
Так мы и ехали все вместе: мертвая Елена, Шая, я и мужчины в черных шляпах с заросшими бородою шеями, из которых под мерное раскачивание исходили скорбные песни. Члены миньяна различались между собой только цветом волос, размерами и весом. Трое выделялись ростом, один — полнотой, еще троих отличал преклонный возраст. Остальные же были так похожи, что можно было принять их за родных братьев.
Эти набожные люди исполнили свой религиозный долг и согласились принять участие в погребальной процессии.
Водитель катафалка тоже захотел поучаствовать.
— Так будет больше, чем миньян, — сказал он, — и я тоже совершу благое дело.
Кантор кивнул, и жаждущий совершить благое дело водитель поехал быстрее.
За нами вздымались клубы пыли, со всех сторон тянулись ряды надгробий, кое-где встречались вырытые могилы, поджидающие мертвых, и длинные процессии людей, следующие за своими покойниками.
Катафалк остановился рядом с могилой, предназначенной для Елены.
Певцы первыми вышли из автомобиля и подняли металлические носилки, на которых в саване лежала Елена. Ее тело выглядело так, будто вот-вот улетит вслед за душой, и певцы, словно опасаясь, что Елена прямо на пороге могилы может исчезнуть, запели громче. Их молитвы разносились по всему кладбищу. Скорбь, плач и пение заглушили и громкоговоритель, объявлявший начало следующих похорон, и плач других людей, читавших кадиш над могилами своих покойников.
Каждый год в день смерти Елены я с удивлением находила на ее могиле красную розу. В каждый день поминовения кто-то приходил на могилу раньше меня.
На четвертую годовщину, когда я стояла у могилы Елены, подошла женщина лет пятидесяти. Она принесла и положила на могилку завернутую в целлофан розу. Заметив меня, она спросила:
— Вы тоже видели эти похороны?
Я кивнула. Она закрыла глаза, словно стараясь вызвать в памяти тот день.
— Было всего десять человек, да еще водитель катафалка, — произнесла она и с болью добавила: — Наверное, у покойной не было семьи, — из-под закрытых век побежали слезы. — В тот день я хоронила брата, светлая ему память. Теперь всегда, когда кладу цветы на его могилу, достаю из букета один, самый красивый, и отношу на могилку к ней, как сделала в день ее погребения и похорон брата.
Она вздохнула.
— Теперь буду знать, что я не одна.
Когда наши глаза высохли, она спросила:
— Вы можете мне что-нибудь о ней рассказать?
— Немного, — ответила я, — совсем немного.
