Почему так важен Оруэлл - [5]

Это осознание — дело первостепенной важности еще и потому, что объясняет чистейшую ненависть по отношению к Оруэллу, которую еще можно встретить в некоторых местах. Всей своей жизнью и всеми своими трудами он дискредитировал отговорку «историческим контекстом» и другие невнятные оправдания, суть которых сводится к тому, что при определенных обстоятельствах ничего другого невозможно было сделать. Следующие строки из труда профессора Триллинга — прекрасно сформулированный абзац, в котором он размышляет о природе человеческой принципиальности:

«Оруэлл упорно хватался за мрачную, ироничную гордость старого образа жизни уходящего класса и руководствовался старыми порядками. Иногда его, должно быть, даже удивляло, как так получилось, что он призван воспевать мужество, и благовоспитанность, и послушание, и физическую стойкость. Похоже, он полагал, и вполне вероятно в этом был прав, что все эти качества могут оказаться очень полезными для дела революции».

«Не давайте сбить себя с толку, — знаменитые слова капитана Мак-Вера из „Тайфуна“ Джозефа Конрада, — идите навстречу. Навстречу, всегда навстречу, — вот единственный способ пробиться!»

«Я знал, — в 1946 году напишет Оруэлл о своей ранней юности, — что обладаю умением складывать слова и волей идти навстречу неприятным фактам». Не способностью идти навстречу, а волей, как вы, должно быть, заметили. Прекрасно сказано. О комиссаре, понявшем, что его пятилетний план — полный провал и что люди его ненавидят либо смеются над ним, можно сказать, что он как минимум столкнулся с неприятными фактами. Примерно то же самое можно сказать о «сомневающемся» священнике. Реакция подобных людей на неприглядную действительность редко бывает активной по отношению к себе, у них нет «воли идти навстречу». Противодействие фактам принимает форму уверток, реакцией на неприятное открытие являются усиленные попытки отрицать очевидное. «Неприятные факты», навстречу которым идет Оруэлл, обычно оказываются тем, что подвергает проверке его собственную позицию и его собственный выбор.

Оруэлл, несколько лет проработавший в радиоподразделении BBC, драматически популяризовавший концепцию всемогущих «телекранов»[9], умер слишком рано и в бедности, еще до того, как эпоха затягивания поясов сменилась эпохой знаменитостей и всемогущих СМИ. У нас нет ни одной записи, которая могла бы достоверно рассказать, как бы он выглядел или звучал на телевизионных шоу. Возможно, это и к лучшему. На его фотографиях мы видим человека худого, почти изнуренного, но явно обладающего чувством юмора; гордого, но ни в коем случае не тщеславного. И да, по правде говоря, у нас есть записи его голоса, и не похоже, что мы достигли уровня, позволяющего сказать, что у нас больше нет острой в них необходимости. Что же касается его «моральной гениальности» — фраза Роберта Конквеста, случайно оказавшаяся в оппозиции к мыслям Триллинга, — в деталях ли она проявилась? Возможно, да, возможно, и не только.

I. Оруэлл и империя

Про Оруэлла как-то раз писали, что он, вращаясь в обществе безработных и неимущих Британии, ассимилировался в своей родной стране. Замечание это даже глубже и точнее, чем кажется на первый взгляд, что я в дальнейшем надеюсь доказать, однако прежде всего хочу обратить внимание на глагол «ассимилироваться», который можно заменить более простым «отуземиться». Так презрительно говорили о белом человеке, не выстоявшем под гнетом обстоятельств. «Туземец» — колониальное словцо для чурки, или ниггера, или узкоглазого, высокомерный термин, обобщающий все покоренные народы. Так бывает: юноша неопытный, отделенный от родины океаном, начинает вести себя неподобающе — пьянствовать, или прохлаждаться, или, в особо вопиющих случаях, сожительствовать с местной девушкой или парнем. Старшие и более стойкие товарищи из числа чиновников или бизнесменов способны распознавать и гасить подобные симптомы — это часть их работы.

Старый парадокс: в стремлении повелевать меньше соблазнов, чем в стремлении подчиняться. Мы не можем достоверно сказать, что побудило Оруэлла отказаться от жизни колониального полицейского, однако похоже, без этого принципа со всей его двусмысленностью здесь не обошлось. Современное толкование слова «озвереть» в значении перехода к грубому или жестокому обращению сильного со слабыми («зверства Российской армии в Чечне» и так далее) глубоко ошибочно. В действительности смысл этого слова глубже — это буквальное описание эффекта расчеловечивания, который оказывает на сильного его собственная жестокость.

«В Моулмейне — это в Нижней Бирме, — пишет Оруэлл в начале своего эссе „Как я стрелял в слона“, — я стал объектом ненависти многих людей; с того момента моя персона уже никогда не имела столь важного значения для окружающих. В городе, где я занимал пост окружного полицейского…»[10] Прелестное совпадение — топоним Моулмейн также фигурирует в первой строчке «По дороге в Мандалай», прекрасного и не перегруженного смыслами стихотворения Киплинга, полного имперской ностальгии. («Там, где пагода в Мулмэйне сонно смотрит на залив/Знаю, есть одна девчонка, что вздыхает, полюбив»)