Почему любовь ранит? Социологическое объяснение - [71]

Я была с Роном в течение двух лет, и за эти два года я ни разу не призналась ему в любви. И он никогда не говорил, что любит меня.

Корр.: Как вы думаете, почему?

Аманда: Я не хотела первой говорить об этом.

Корр.: Почему?

Аманда: Потому что, если ты говоришь об этом, а другой человек не испытывает к тебе тех же чувств, ты становишься более слабой стороной; он может рассердиться на тебя за это; или воспользуется этим; или отдалится в результате.

Корр.: Как вы думаете, он не говорил вам этого по той же причине?

Аманда: Не знаю. Возможно. Хотя, знаете, я думаю, что мужчины, по определенным причинам, обладают большей свободой сказать это. Я считаю, что и мужчины, и женщины знают, что мужчина может сказать это первым, у женщины нет такой свободы. Женщина не оттолкнет мужчину, если он признается ей в любви, тогда как мужчина запаникует и подумает, что она хочет кольцо и белое платье.

Мы также можем взять пример из «Секса в большом городе», который многие считают руководством по современным неблагополучным отношениям. Кэри спрашивает: «Почему же ты никогда не говоришь, что любишь меня?». «Потому что я боюсь, — ответил мистер Биг. — Боюсь, что, если я скажу „я люблю тебя“, ты подумаешь, что я собираюсь на тебе жениться»[355].

Совершенно очевидно, что мужчины определяют правила признания и взятия обязательств. Господство мужчин принимает форму идеала независимости, на который женщины благодаря борьбе за равенство в общественной сфере обрекли себя сами. Однако перенесенная в частную сферу независимость подавляет потребность женщин в признании. Ибо, действительно, характерной чертой символического насилия является то, что человек не может противостоять определению реальности, которая наносит ему ущерб. Я не считаю, что женщины не хотят независимости. Скорее, они находятся в состоянии, полном напряжения, потому что проповедуют одновременно идеалы заботы и независимости и, что более важно, потому что часто считают себя обязанными беспокоиться о своей независимости и о независимости мужчин. Например, Шира, 27-летняя выпускница университета, рассказывает об отношениях со своим парнем:

Я говорила, например, что предпочла бы пойти домой; а он говорил, что хочет пойти к Сэмми [другу]; тогда я начинала плакать, просто плакать, я никогда не осмеливалась сказать ему то, что о нем думаю; мне было страшно; возможно, я боялась потерять его; и поэтому ничего не говорила; просто плакала.

Корр.: Вы много плакали?

Шира: Очень много.

Корр.: Можете сказать почему?

Шира: Ну, все эти годы я просто боялась сказать ему, что думаю на самом деле.

Корр.: Можете ли вы привести пример того, о чем вы боитесь ему сказать?

Шира: Да, собственно, обо всем на свете. Например, в субботу я хотела поваляться дома и просто побыть с ним, поесть что-нибудь вместе, а ему хотелось пойти к друзьям.

Корр.: Вы плакали, когда он был рядом или когда его не было?

Шира: Когда он был рядом.

Корр.: Это заставило его остаться?

Шира: Нет, к сожалению, нет.

Корр.: Можете еще привести подобные примеры?

Шира: Честно говоря, их слишком много. В основном, когда я хочу чего-нибудь, все складывается так, что мое желание обязательно пропускается мимо ушей или отвергается. Или вот, например, мне нравилось оставаться дома и готовить что-нибудь вкусное. И потом я уделяла много внимания тому, чтобы красиво накрыть на стол. Я ожидала, что он скажет что-нибудь об этом, заметит, но он обычно молчал. А мне было больно, и я плакала.

Страдание, испытываемое моей собеседницей, обусловлено тем, что она противоречит сама себе, т. е. ее слезы являются прямым выражением ее зависимости и потребности в признании. И все же, несмотря на сложные эмоции, она не может предъявить формальное требование, стремясь сохранить его и свою независимость (или, по крайней мере, ее образ). В связи с этим можно сказать, что императив независимости берет верх над императивом признания и даже делает его невнятным. Легко найти и другие примеры того, как независимость подавляет женские эмоции. Кэтрин Таунсенд — упомянутая ранее секс-обозреватель «Индепендент» — может стать замечательным примером сексуальной эмансипации. И все же, вот как она описывает то, что называет «самым женским положением»: «Итак, я оказалась в том самом женском положении: притворяясь беззаботной, я в то же время втайне желала прыгнуть к нему на колени и закричать: „Пожалуйста, люби меня!“»[356]. И Лиза Рене Рейнольдс, психолог, размышляя об интернет-знакомствах, говорит: «Вы полагаете, что никто не отреагирует на вашу страницу в соцсетях, если вы скажете, что хотите замуж и мечтаете о детях, поэтому вы не испытываете судьбу и не следуете за своей мечтой»[357]. Повторяю: я не хочу сказать, что у женщин нет стремления к независимости или что они не должны ее иметь. Напротив: я утверждаю, что мужчины могут придерживаться императива независимости более последовательно и в течение большей части своей жизни, и в результате могут оказывать эмоциональное господство над женским желанием привязанности, заставляя их приглушать свои стремления и имитировать мужскую отстраненность и жажду независимости. Из этого следует, что женщины, не заинтересованные в гетеросексуальной семейной жизни, детях и приверженности мужчин, с большей вероятностью окажутся эмоционально равными мужчинам.