Почему любовь ранит? Социологическое объяснение - [70]

Сравните это с ситуацией в XIX в., когда среди английского высшего и верхних слоев среднего класса молодая девушка находила себе пару, просто «выйдя в свет», т. е. благодаря балу, организованному специально, чтобы объявить ее готовой для вступления в брак и серьезно заинтересованной в обретении возможного спутника жизни. В этом культурном и социальном порядке провозглашение намерения связать себя обязательством неразрывно связано со структурой свидания: женщине (или мужчине) не нужно скрывать или сдерживать намерение вступить брак, поскольку это и является самим объяснением и разумным основанием для девушки, впервые «выезжающей в свет». Эта открытость в поиске потенциального супруга не создавала угрозу для самооценки или независимости женщины. Каким бы кокетством или игривостью ни отличались реальные романтические отношения, они не ограничивали, не приостанавливали, не откладывали и не скрывали намерения связать себя обязательствами и вступить в брак. Отсутствие серьезных намерений, по сути, ставило под угрозу репутацию мужчин и женщин на брачном рынке и являлось эмоциональным недостатком. Современные романтические отношения, напротив, оказываются в ловушке любопытных парадоксов, которые обусловлены тем фактом, что и мужчины, и женщины должны действовать так, как если бы обязательство не было априори заложено в отношения. Намерение связать себя обязательством должно быть достижением, а не предварительным условием отношений. Следовательно, сам вопрос об обязательствах априори отделяется от романтических отношений именно тогда, когда от этих отношений требуется обеспечить признание. И последнее, Ирэн, процитированная выше, предполагает, что в отличие от XIX в., в котором соблюдение обещаний было центральным компонентом нравственной системы принципов взятия обязательств, требование обещания стало незаконным, и это несмотря на безусловно высокую цену, которую приходится заплатить женщине. В своей книге «Girls Gone Mild»[354] («Кроткие девочки») Венди Шалит, консервативный критик сексуальных отношений, также отмечает нежелание женщин предъявлять требования мужчинам, но в соответствии с господствующей терапевтической идеей она приписывает это недостатку самоуважения и чрезмерной сексуализации женщин. Как и многие консервативные мыслители, Шалит правильно определяет проблемную область, однако не понимает ее причин.

Смущение — психологическая черта, но ее этиология часто имеет социологическую основу. Я предполагаю, что это не редко вызывается наличием двух структурных принципов, находящихся в конфликте. В рассказе Ирэн желание сохранить определенное представление о себе берет верх над защитой собственных интересов. Это происходит потому, что ее представление о себе не предшествует романтическим взаимоотношениям, а, скорее, становится тем, что необходимо обсудить и установить в их процессе. Самооценка зависит от ценности, которая должна быть установлена межличностно. Иначе говоря, она должна обсуждаться в конкретных взаимоотношениях, в которых проявление независимости человека и его способности уважать независимость другого, т. е. не предъявлять ему требований, постоянно находится под угрозой. Обратите внимание, что «давление» воспринимается как угроза независимости и для того, на кого оказывают давление, и для того, кто его оказывает. Культурным лейтмотивом, который определяет и составляет здесь ценность является независимость, которая, в свою очередь, объясняет, почему требование обещаний воспринимается как проявление «давления» (идея, которая могла бы показаться странной, скажем, в викторианской Англии). Эта идея имеет смысл только в том контексте взгляда на личность, где обещания рассматриваются как ограничение свободы, т. е. свободы чувствовать себя завтра иначе, чем сегодня. При условии, что ограничение свободы рассматривается как незаконное, просьба о принятии обязательств толкуется как отчуждение свободы. Эта свобода, в свою очередь, связана с определением отношений в чисто эмоциональном плане: если отношения являются результатом свободно ощущаемых и свободно отдаваемых эмоций, они не могут исходить из нравственной структуры обязательства. Поскольку эмоции формируются независимо от разума и даже от воли, поскольку они воспринимаются изменчивыми, но, что еще более важно, исходящими из уникальной субъективности и свободной воли человека, требование связать свои эмоции с будущим становится незаконным, поскольку оно воспринимается как угроза свободе, которая присуща чистой эмоциональности. Таким образом, при взятии обязательств есть риск принуждения сделать выбор, не основанный на чистых эмоциях и эмоциональности и, в свою очередь, отчуждающий личную свободу.

Я бы предположила, что в той мере, в какой мужчины в эпоху модернизма усвоили и самым решительным образом практиковали идеологию независимости, независимость проявилась как своего рода символическое насилие, которое становится все более естественным и трудным для восприятия. Следовательно, независимость находится (и должна оставаться) в основе программы по эмансипации женщин. В одном из интервью 25-летняя Аманда сказала следующее: