Почему любовь ранит? Социологическое объяснение - [40]

Динамика женской стратегии исключительности

Несомненно, более высокая готовность женщин связать себя обязательствами является прямым результатом того, что мы можем назвать стратегией исключительности в процессе создания пар. Одна из причин такой стратегии, предложенная Сюзан Браунмиллер, состоит в том, что женщины исключительны (т. е. принадлежат только одному мужчине) в рамках брачного договора, в котором он защищает женщину от насилия в обмен на ее верность и зависимость[205]. Стратегия исключительности женщин рассматривается здесь как результат женской зависимости, гендерного неравенства и неравноправного соотношения сил. Алиса Росси, с другой стороны, предполагает, что женщинам присуща двойственная сексуальная ориентация на мужчин и на свое потомство[206], что объясняет их стратегию исключительности.

Я бы сказала, что гетеросексуальные женщины, придерживающиеся сексуальной стратегии исключительности, на самом деле руководствуются скорее рождением детей, а не естественным влечением к мужчинам. Иначе говоря, исключительная сексуальность чаще всего встречается среди женщин, желающих материнства в рамках законной моногамной семейной жизни. Эти женщины фактически относят поиск партнера к формированию и восприятию своей репродуктивной роли[207]. В прошлом, при традиционном патриархате мужчины так же, как и женщины, согласно законодательным нормам и факторам культуры обязаны были иметь детей для создания домашних хозяйств в целях управления ими и для продолжения фамилии. Традиционной патриархальной мужественности необходима семья для самоутверждения, поскольку мужчины должны управлять детьми, женщинами, слугами и землей. В обществах, оспаривающих патриархат (таких, как наше), мужчинам необязательно иметь биологическое потомство, поскольку семья больше не является объектом контроля и господства. Основным культурным требованием, формирующим мужественность, является психологическая независимость, социальное продвижение личности и экономический успех. Таким образом, именно женщины в настоящее время берут на себя социологическую роль родителя, желающего иметь детей. В этом процессе экология и архитектура выбора, в рамках которого они действуют, значительно изменились. При этом важную роль в формировании культурного восприятия женщинами своего тела и стратегий образования пар играет сегодня биологическое время. Женщины, предпочитающие иметь детей и выходить замуж (или иметь гетеросексуальную семейную жизнь) в качестве основы для воспитания этих детей, ограничены восприятием своего тела как биологической единицы, организованной во времени. За это восприятие ответственны два основных фактора. Существует значительное количество свидетельств, указывающих на то, что выход на рынок труда и получение высшего образования заставляют женщин откладывать вступление в брак и рождение детей (в то время как менее образованные женщины откладывают вступление в брак, но не рождение детей)[208]. Поскольку современные женщины принимают решение выйти на рынок брака позднее, чем их сверстницы в середине XX в., и поскольку гетеросексуальные женщины по-прежнему в подавляющем большинстве отдают предпочтение материнству, они действуют в гораздо более сжатые сроки, чем их ровесницы, жившие до 1960-х гг.[209] Пародируя Хайдеггера, можно сказать, что на брачном рынке современные женщины среднего класса думают о времени не с точки зрения смерти, а с точки зрения своей фертильности. В сфере любви конечность бытия для женщин отмечена временны́м горизонтом деторождения. Например, Кэтрин Таунсенд, секс-обозреватель британской газеты «Индепендент», написала:

Теперь, когда мне стукнуло тридцать, я готова ограничить свои бурные постельные похождения одним (счастливчиком) мужчиной и убеждена, что благодаря моим сексуальным исследованиям я стала более привлекательным партнером, как в спальне, так и вне ее. Я стабильнее, увереннее и счастливее, чем когда-либо. Но с любовными отношениями сложнее, поскольку теперь еще больше на кону. Я все еще не определилась с детьми, но существование биологических часов напоминает о том, что времени осталось меньше, и я не могу потратить его на неподходящего человека, в случае если, я действительно решусь завести детей[210].

Вторая причина более острого восприятия времени связана с тем, что индустрия красоты и существующие данные об «ограниченных» репродуктивных временны́х окнах у женщин играют важную роль в рассмотрении женского тела (гораздо чаще, чем мужского) как единицы, определяемой хронологией (и, следовательно, подверженной увяданию). Господство сексуальности и все более жестких критериев красоты привели к повышению феноменальной значимости молодости и, следовательно, к улучшению понимания проблем старения, особенно среди женщин. При этом до XIX в. «пожилая» женщина (около 30 лет) могла быть желанной благодаря накопленному имуществу или ее деньгам, современные критерии сексуальности, поскольку они ассоциируются с молодостью и внешним видом, заставляют женщин четко осознавать процесс старения и, таким образом, подчеркивать женственность в рамках культурной категории времени (в прошлом в Европе в 25 % браков мужчина был моложе женщины). Современная ситуация ставит женщин в структурно невыгодное положение: когда женщины испытывают на себе нормативные ограничения, связанные с деторождением, (главным образом в рамках гетеросексуального партнерства) и чувствуют, что природа заставляет их поторопиться, они понимают, что выбор партнера должен быть сделан в сжатые сроки. Такое восприятие времени, особенно в возрасте 30–40 лет, как правило, приводит к осознанию уменьшенных возможностей, что, в свою очередь, может породить стремление связать себя с мужчиной как можно быстрее. По словам Бриджит Джонс, 30-летней героини одноименного романа Хелен Филдинг: «Когда женщины соскальзывают со своих двадцати к тридцати годам… соотношение сил слегка меняется. Даже самые неистовые распутницы теряют самообладание, борясь с первыми приступами экзистенциальной тоски: страхом умереть в одиночестве и быть найденной три недели спустя наполовину обглоданной своей собственной овчаркой»