Почему любовь ранит? Социологическое объяснение - [124]

.

Цель гендерного равенства заключается не в одинаковой отстраненности, а в равноценной способности испытывать сильные и страстные эмоции. Почему это так? Ведь нет недостатка в философских или этических моделях, проповедующих умеренность во всем, и особенно в страстях. Несмотря на то что эта работа полностью отвергает идею о том, что институционализация отношений является единственной жизнеспособной основой для их организации, она рассматривает способность любить как способ мобилизации целостности личности, как решающую способность устанавливать связи с другими и преуспевать в жизни, т. е. как важный человеческий и культурный ресурс. Способность извлекать смысл из отношений и эмоций, на мой взгляд, лучше обнаруживается в тех связях, которые вовлекают личность целиком, позволяя ей сосредоточиться на другом человеке при этом забывая о себе (как в моделях идеального родительства или дружбы, например). Более того, страстная любовь рассеивает неуверенность и чувство незащищенности, присущие большинству взаимоотношений, и в этом смысле обеспечивает очень важный источник для понимания и принятия того, что нас волнует[542]. Этот вид любви исходит из самых глубин личности, мобилизует волю и синтезирует разнообразные желания. Как сказал Гарри Франкфурт, любовь освобождает нас от ограничений и трудностей, связанных с непониманием направления собственных мыслей и, я бы добавила, чувств. Страстная любовь прекращает это состояние нерешительности и освобождает нас от «ступора» неуверенности[543]. Такая любовь формирует характер и, в конечном счете, является единственным чувством, дающим нравственные ориентиры в жизни. Состояние нерешительности по отношению к тому, что мы любим, вызванное обилием выбора, трудностью эмоционального самоанализа и идеалом независимости, препятствует страстной приверженности и в итоге затрудняет понимание того, кем мы являемся по отношению к себе и к этому миру. По этим причинам я не могу принять всерьез культ сексуальных переживаний, который охватил культурную сферу западных стран, главным образом потому, что я считаю, что такой вид чрезвычайно коммерциализированной сексуальной свободы препятствует способности мужчин и женщин создавать прочные, всеобъемлющие осмысленные отношения, дающие человеку знание о любимых им людях.

Радикальный и либеральный феминизм должен реагировать на нынешнюю ситуацию аналитическим и нормативным образом: учитывая, что женщины еще не готовы отказаться от идеи романтической любви, и учитывая, что они встречаются с мужчинами на открытом сексуальном поле, накопление сексуального капитала должно обсуждаться и подвергаться сомнению для разработки новых стратегий борьбы с эмоциональным неравенством и удовлетворения более широких социальных и этических целей женщин. С точки зрения как феминистской, так и кантовской этики мы должны поставить под сомнение культурную модель накопления сексуального капитала. Если вторая волна феминизма открыла врата сексуального ограничения и сдерживания чувств, то теперь настало время пересмотреть состояние отчужденности и охлаждения, созданного взаимодействием и пересечением эмоций, сексуальной свободы и экономики. До тех пор, пока экономические институты и институты биологического воспроизводства в рамках гетеросексуальных семей узаконивают гендерное неравенство, сексуальная свобода будет бременем для женщин. В данных обстоятельствах следует обсудить вопрос о том, как сделать сексуальность областью поведения, управляемой одновременно и свободой, и этикой. Сексуальная революция, стремясь отбросить запреты и достичь равенства, по большому счету оставила этику вне сферы сексуальных отношений. Эта книга, по сути, предполагает, что осуществление самовыражения через сексуальность нельзя отделить от вопроса о наших обязанностях по отношению к другим людям и их эмоциям. Так что нам следует не только перестать рассматривать мужскую психику как изначально слабую или не способную любить, но и открыть для обсуждения модель сексуального накопления, продвигаемую современной мужественностью, которую слишком восторженно поддерживают и перенимают женщины; нам также следует переформулировать альтернативные модели любви, модели, в которых мужественность и страстная приверженность не противоречат друг другу и даже являются синонимичными. Вместо того чтобы критиковать мужчин за их эмоциональную несостоятельность, нам следует обратиться к моделям эмоциональной мужественности, а не к тем, которые опираются на сексуальный капитал. Такой культурный призыв может действительно приблизить нас к целям феминизма, которые заключались в построении этических и эмоциональных моделей, соответствующих социальному опыту женщин. Ибо, будучи оторванной от этического поведения, сексуальность, какой мы ее знаем в течение последних 30 лет, стала ареной суровой борьбы, оставившей многих, и мужчин, и особенно женщин, ожесточенными и опустошенными.

Вот парадокс, который эта книга пыталась объяснить: охлаждение эмоциональности, любви и романтики. Страсть выглядит ужасно нелепо для большинства мужчин и женщин, которые отшатнулись бы с насмешкой или со скрытым отвращением от риторики любовных писем XVIII и XIX вв. Тем не менее, как я пыталась показать, любовь во многих отношениях представляется наиболее важной сейчас, чем когда-либо еще, для определения собственной ценности. Учитывая, что многое в нашей культуре указывает на нашу психику, мы, как представляется, оказываемся практически беспомощными, когда история любви терпит крах, и по этой причине неудачи в любви угрожают основам нашего самосознания. Вот почему современная любовь требует психотерапии, бесконечных дружеских бесед, обсуждения и утешения. Любовь — не просто культурный идеал; это социальная основа самосознания. Однако культурные ресурсы, которые делают ее неотъемлемым элементом самосознания, исчерпаны. Как раз по этой причине существует острая необходимость вернуть этику в сексуальные и эмоциональные отношения именно потому, что эти отношения имеют столь большое значение для формирования собственной значимости и самоуважения.