Почему исповедуются короли - [78]

Вырвав кинжал из ножен в сапоге, Себастьян присел, как уличный боец; острый клинок блеснул в свете фонаря.

Баллок остановился, губы его подергивались, кулак плотно сжимал деревянную ручку шила.

– Что такое? – спросил Себастьян. – Честная схватка тебе не по нутру? Предпочитаешь пырять мужчин в спину и взрывать женщин в их домах?

Странная зловещая улыбка расколола лицо мебельщика.

– Думаешь, ты шибко умный, да? Надутый лордишка из домины с прибамбасами в компании с большими шишками. Думаешь, можешь впереться сюда и говорить со мной так, будто ты все еще капитан, а я – придурошный новобранец? Думаешь, я стану играть по твоим правилам, а?

– Откуда знаешь, что я был капитаном?

Улыбка Баллока расширилась.

– Так разве ты один можешь задавать вопросы? Я все про тебя знаю: и про тебя, и про жену твою, и про ребенка у ней в пузе. Даже про кота твоего черного знаю.

Себастьян постарался не выдать своей реакции на эти слова ни лицом, ни голосом. Показал лишь холодную, смертельную решимость.

– Держись подальше от моей жены.

– Что такое, капитан? Зассал, что ли?

– Замечу тебя рядом с моей женой, с моим домом или с моим котом, и ты покойник. Понял?

Баллок хохотнул.

– Порешить меня грозишься?

– Да.

На мгновение самоуверенная улыбка мебельщика погасла. Затем вернулась.

– Так и думал, что этим кончится. Но ведь сперва тебе нужно меня заметить, так, капитан? А я могу двигаться очень тихо, когда захочу. Тише, чем капля дождя сбегает по стеклу. Тише, чем бродячий пес подыхает ночью.

– У меня очень хороший слух, – сказал Себастьян.

И поспешил покинуть мастерскую Баллока, пока не поддался искушению убить ублюдка.

Впоследствии Себастьян недоумевал, что же заставило его совершить столь ужасную ошибку.

ГЛАВА 46

Уже давно Себастьян пришел к заключению, что сумасшедшие бывают двух разновидностей. Заведения вроде Бедлама заполняли те, кого общество признавало безумцами: мужчины и женщины, слышащие потусторонние голоса, или мечущиеся между воодушевлением и отчаянием, или же настолько измученные жизненными превратностями наряду со своими внутренними демонами, что абсолютно отстранились от мира. Многих из них душевный недуг мог толкнуть на убийство. Но они крайне редко выходили сухими из воды.

Гораздо более опасными, по мнению Себастьяна, являлись люди вроде Самсона Баллока: они адекватно воспринимали реальность и казались вполне разумными, но их мысли были умопомрачительно жестоки и всецело сосредоточены на собственных интересах. Легко приходя в ярость и никогда не прощая самых незначительных обид или дерзостей – даже воображаемых, – эти индивиды перли по жизни с полным пренебрежением к нуждам и желаниям окружающих.

Но иногда Себастьян задавался вопросом, а не ошибочно ли причислять «баллокоподобных» к сумасшедшим. Возможно, им недостает не здравого ума, а какой-то части того, что, как принято думать, делает человека человеком. Впрочем, Себастьяну случалось видеть, как собаки и лошади проявляли любовь и сострадание, к чему как раз и были неспособны бесчеловечные люди. Лишенные совести и добросердечия, они рассматривали всех прочих не как собратьев, а как цели или возможности. Не все «недочеловеки» отличались склонностью к насилию. Но решившись на убийство, они не чувствовали за собой вины, убежденные, что их жертвы либо сами навлекли на себя смерть, либо слишком ничтожны, чтобы их щадить.

Ради извращенной мести женщине, которую считал ответственной за смерть своего брата, Баллок мог легко убить и брата Алекси Соваж, и ее старенькую верную служанку. Из той же мести не погнушался бы вырезать сердце жертвы. Правда, пока ничто не доказывало, что Баллок знал о родстве между молодым французским врачом и ненавистной докторессой, но он мог как-то обнаружить их истинные отношения, пока следил за Алекси. И все же…

Зачем бы Баллоку убивать и калечить еще и полковника Андре Фуше…  или покушаться на Амброза Лашапеля? Ведь мебельщик не имел касательства ни к Бурбонам, ни к мирным переговорам… А вот связь между Лашапелем и французской делегацией, хоть косвенная, но прослеживалась.

Продолжая раздумывать, Себастьян зашагал к «Гербу Гиффорда».

          * * * * * * * *

Месье Армон Вондрей кормил уток у пруда в Сент-Джеймсском парке, когда Себастьян подошел к нему и спросил:

– Вчера вечером произошло еще одно убийство. Неподалеку отсюда, на Бердкейдж-уолк. Вам об этом известно?

Француз рассыпал горсть хлебных крошек, казалось, его внимание целиком сосредоточилось на утках, с кряканьем толкающихся вокруг кормильца.

– Согласно тому, что я слышал, напали на одну из молли, которые там часто прогуливаются. Как это может меня касаться?

– Не знаю. Именно это я и пытаюсь выяснить.

– По-моему, вы видите связи там, где их нет.

– Я так не думаю.

Слегка усмехнувшись, француз разбросал еще горсть крошек.

Себастьян сказал:

– До меня дошли весьма интересные слухи. Мне говорили, что Дамион Пельтан уличил вас в двойной игре, что вы лишь притворяетесь, будто служите интересам Франции, а на самом деле сотрудничаете с лордом Джарвисом, стремясь завести в тупик мирные переговоры.

Вондрей выпятил грудь и нахмурил косматые темные брови, превосходно изображая возмущение.