Почему дети лгут? - [12]

Этот вопрос был поднят в газетной статье, посвященной тринадцатилетней Дине Янг, которая донесла на своих родителей, употреблявших наркотики. Однажды она присутствовала на выступлении местного шерифа, рассказывавшего о наркомании. Когда родители не вняли ее просьбам перестать принимать наркотики, она пришла в полицию, принеся сумку с таблетками, марихуаной и кокаином на сумму 2800 долларов. Родителей арестовали, Дину поместили в детский приемник, и на нее посыпались предложения миллионных гонораров со стороны теле- и кинокомпаний. Десять дней спустя родителей выпустили на поруки, а Дину вернули к ним. На протяжении последующего месяца было отмечено еще четыре случая доносов детей на своих родителей.

В редакционной статье в «Нью-Йорк Таймс» о моральной стороне данного дела было написано: «Сопоставим ли ущерб, нанесенный этой семье, с общественным благом, выразившимся в конфискации горстки наркотических веществ и в общественном резонансе, который имело это дело?.. В демократическом обществе доносительство, особенно когда дело касается членов семьи, представляется неразрешимым моральным парадоксом» [8]. С другой стороны, районный прокурор, выступавший с обвинением против родителей Дины, заявил: «Я восхищаюсь этой девочкой»[9]. Некоторые должностные лица Калифорнии также заявили о своей поддержке Дины и о том, что считают ее поступок свидетельством успеха школьных антинаркотических программ.

Из бесед с родителями я выяснил: большинство из них не обсуждали с детьми, хорошо это или плохо — докладывать о прегрешениях старших. Должен ли ребенок донести одному из родителей, что другой выкурил «скверную» сигаретку, с кем-то пофлиртовал или заработал штраф за превышение скорости?

Уча своих детей не быть сплетниками, родители в то же время ожидают, что те станут докладывать о поведении своих братьев и сестер.

Пытаясь разобраться, что я как отец думаю по этому поводу, я сформулировал следующий принцип: доносить плохо в том случае, если инициатива принадлежит ребенку, если проступок, о котором доносят, незначителен, а мотивом доноса выступает злоба. Когда беда серьезна, — например, если б моя дочь Ева узнала, что Том попробовал марихуану, — я не считаю, что она поступила бы дурно, информировав меня по своей инициативе. Но она сама могла считать, что поступает некрасиво. Восьмилетняя Ева от брата и от одноклассников уже успела узнать, что «ябедничать — нехорошо». Но ее можно и переубедить. Если б я подозревал, что она располагает подобной информацией, мне пришлось бы выбирать: настаивать ли, чтобы она предала брата, либо томиться в неведении, не встал ли Том на опасный путь. К счастью, с такой проблемой мне не довелось столкнуться. Однако мне пришлось оказаться в ситуации, в которой, как я полагаю, один из моих детей солгал, чтобы покрыть менее серьезное происшествие.

Однажды мы с Мэри Энн отправились в гости, оставив Еву на попечение брата. Был будний день, и мы велели Тому уложить Еву спать в девять часов. На следующее утро Ева едва встала, явно не выспавшись. Заподозрив, что она вчера засиделась у телевизора, я спросил, не бодрствовала ли она после девяти. Она это отрицала. Тогда я спросил у Тома и получил ответ: «Я не знаю». Я ни в чем не уверен, но давайте допустим, что Том знал: Ева легла в десять, но солгал. Я никого не стал наказывать или устраивать разбирательство, потому что хочу, чтобы Том чувствовал себя заодно с сестрой. Я хочу, чтобы он защищал ее, а не был бы доносчиком. Если б я даже и узнал правду, она не была бы столь значительна, чтобы подрывать чувство солидарности брата и сестры.

Но даже когда речь идет о жизни и смерти, родители и дети могут расходиться во мнении: следует или нет докладывать об этом. Вот какой инцидент произошел на почве расовой нетерпимости в Говард-Бич — одном из районов Нью-Йорка в 1987 г. Двадцатитрехлетний чернокожий юноша подвергся нападению группы подростков, вооруженных бейсбольными битами. Пытаясь спастись, он выскочил на шоссе, был сбит проносившейся мимо машиной, в результате чего он скончался. Юноша по имени Бобби Райли, бывший среди нападавших, предоставил полиции информацию, которая позволила арестовать нападавших и выдвинуть против них неопровержимое обвинение. Вот как «Нью-Йорк Таймс» описывает реакцию взрослых на поступок Райли.

…Соседи Райли утверждали, что помочь властям было его моральным долгом. Один из соседей сказал: «Он — правоверный католик и не мог поступить иначе». По мнению другой соседки, родители юноши могут быть уверены в том, что их сын поступил правильно. «Если б на безоружного человека набросился с бейсбольной битой мой собственный сын, то я либо убила его собственными руками, либо сделала бы все, чтобы как-то загладить его вину…»

А теперь послушайте, как реагировали подростки.

Гарри Вагнер, 15 лет: «Он поступил плохо. Нельзя доносить на своих. Теперь ему лучше отсюда уехать».

Джоди Арамо, 16 лет: «У Бобби Райли больше нет друзей, потому что он — стукач».

«Это моя лучшая подруга, — сказала молоденькая девушка на пороге школы, указывая на другую девушку, одетую точно так же. — Я бы никогда не донесла на нее, ни за что. Друг — это друг. Вы что — хотите, чтобы ваш друг сидел в тюрьме?»