Поцелуй воина - [31]

Габриэль быстрее, чем успел еще раз вздохнуть, оказался на коленях рядом с ней. Он схватил в ладони ее раскрасневшееся лицо и похлопал по щекам.

– Inglesa, просыпайся. Ты слышишь меня?

Она застонала, свесив голову ему на бедро.

– Что?.. Где я... о!

Она села в неглубокой ванне, закрывая грудь скрещенными руками. Вода расплескалась на камни вокруг ванны и попала на его руки. Обжигающая вода.

– Тебе нужно немедленно выйти из этой ванны, – сказал он. – Как ты могла быть столь неосторожна, что заснула? Ты хочешь свариться, как курица?

Затуманенный взгляд прояснился.

– Подай мне полотенце.

Габриэль опустил глаза и старался не смотреть, не важно, насколько притягательной была ее обнаженная плоть. Но молочная белизна ее кожи исчезла, уступив место неестественной красноте. Он взял кусок льняной ткани и подал ей. Почти вся укрытая, тяжело дыша, она оперлась на его руку, чтобы выйти из ванны.

– А теперь, – сказал он, усаживая ее на каменную скамью, вырезанную в стене, – дай я посмотрю твои ноги.

– Я никогда не думала, что ты будешь таким нахальным.

– Сумасшедшая женщина! Что бы случилось, если бы я не вошел?

Она вздрогнула и сильнее натянула полотенце на грудь.

– Чего ты хочешь от меня?

– Я хочу благодарности!

Он опустил голову.

– Ты хотя бы понимаешь, как все это выглядит? Большое спасибо, что был со мной все эти дни. Большое спасибо, что вытащил меня из ванны. Но если я должна проглотить свою гордость и поблагодарить тебя еще раз, моя голова точно растает.

Его руки потянулись к ее лодыжке. Зловещий розовый цвет кожи выглядел еще более неестественно на фоне отбеленного полотна. Его смуглая рука была еще большим контрастом. А потом он дотронулся до нее.

В первый раз он нашел причину быть искренне благодарным своей монашеской жизни. Если бы он все еще был воином, его руки покрывали бы мозоли от упражнений с мечом и верховой езды. Сейчас, наоборот, его руки были гладкими и могли оценить нежность и упругость ее ноги с такой ясностью, что захватывало дух.

Он поднял глаза и обнаружил, что Ада смотрит на него, ее синие глаза потемнели. Губы приоткрылись. Она не вздрогнула и не отпрянула. Он хотел, чтобы она ощущала ту же самую безумную тягу к искушению.

Он хотел ее.

– Сильно обожжено? – спросила она.

– Я... можно?

Едва заметная улыбка тронула ее губы. Она многозначительно посмотрела туда, где его руки нежно держали ее лодыжку.

– Если ты настаиваешь.

Глубоко дыша через нос, он посмотрел вниз, на ее ногу. К своему облегчению, он не нашел никаких признаков сильного ожога. Кожа покраснела, и этот неестественный оттенок розового бросался в глаза даже в свете факела, но Габриэль не нашел никаких волдырей. Он отодвинул ткань в сторону и осмотрел другую лодыжку и оба колена.

– Никаких серьезных повреждений, – объявил он. – Тебе повезло.

– А ты? Ты можешь сказать то же самое?

Глаза Габриэля стали невозможно темными. Изогнутые черные брови сошлись вместе, как у человека, пытающегося видеть сквозь каменную стену, и Ада с трудом подавила желание отвернуться.

Она находилась с мужчиной в тесном помещении, но ее это не смущало, и она была не против смотреть на него. А мужчина, который сейчас стоял на коленях у ее ног – ее тюремщик, ее нежеланный спаситель... от его вида захватывало дух. Только самый гениальный скульптор мог создать такое лицо с высокими скулами и красивым прямым носом. Но для лица, иссеченного столькими резкими углами, она также находила удивительную мягкость в его полной нижней губе.

Неожиданный жар закипел в ее венах, превращая мышцы в липкое тесто и омывая мозг чувственной волной наслаждения. Но в отличие от летаргии, которую давал опиум, эти ощущения росли и расцветали. В первый раз за много месяцев у нее не было страстного желания ощутить горький вкус настойки, которая только притупила бы яркое потрясение от желания. Вместо этого она хотела ощутить вкус этого мужчины.

Ада помассировала свое плечо, но это никак не помогло рассеять наваждение. Под кончиками нервных пальцев ее кожа казалась особенно мягкой.

– Я должна одеться, – сказала она, удивленная хрипотой в своем голосе. Ее улыбка смягчилась. – Ты можешь уйти. Или можешь остаться.

В его лице промелькнула паника, отчего он стал казаться моложе и ранимее. Суровая маска, которую он носил, когда смотрел на нее, немного изменилась, брови поднялись. Лицо мольбы.

Да. Его клятвы. Жар, плоть и близость прогнали все клятвы. И теперь он молча умолял ее принять решение – только он никогда бы не признался в этом.

– В любом случае, – сказала она, – тебе придется отпустить мою ногу.

– А если я этого не сделаю?

Она улыбнулась, частично из-за его вопроса – угроза, прозвучала как поддразнивание, – а частично из-за голоса, который стал хриплым от страсти.

– Если ты этого не сделаешь, я, вероятнее всего, упаду в эту ванну.

Он отпустил ее ногу, как будто теперь она стала огненной. Судорожный вздох вырвался из ее легких вместе с влажным жаром, заскользившим между бедер.

– Не важно, – сказала она. – Думаю, ты все равно поймал бы меня.

Она повернулась спиной, глубоко вдохнула и уронила полотенце.

Габриэль поднялся, его ноги дрожали, как у новорожденного жеребенка. Она стояла неподвижно перед ним, открывая ему вид на свою грациозную спину, ягодицы и ноги. Закрыв дверь, он подошел ближе.