Ехал Уланов в Сестрорецк, где на старой даче с зеленым забором круглый год жил его школьный приятель Виктор Чумаков. После десятилетки Чума, как его звали в школе, не стал поступать в институт, а сразу подался в торговлю. Несколько лет поработал продавцом в комиссионном магазине, в отделе культтоваров. Как и все в его возрасте Николай увлекался магнитофонными записями, а Виктор мог достать любые кассеты с самыми лучшими певцами и группами. И по довольно божеской цене. До армии Николай часто заглядывал в комиссионку на улице Некрасова, где Виктор работал. Тогда еще Чумаков жил у кинотеатра «Гигант», это позже продал свою однокомнатную квартиру, вступив в фиктивный брак, и обосновался в Сестрорецке. После комиссионки Виктор несколько лет в поте лица трудился официантом в ресторане «Приморский» в Гавани. Он не обижался, когда его называли «халдеем». В те годы начал заметно лысеть и сутулиться. При редких встречах Виктор хвастался, что зашибает за смену в ресторане иногда до ста пятидесяти рублей. Попутно он и подторговывал: скупал у загулявших моряков вещи, радиотехнику, а потом с выгодой для себя продавал. Виктор уже на третий год после школы обзавелся стареньким «Москвичом», затем сменил его на «Жигули», а теперь ездит на «восьмерке», мечтает о «форде» или другой какой-нибудь заграничной марке.
Уланов ехал к школьному товарищу по делу. На заднем сидении у него лежала завернутая в покрывало картина Коровина. Натюрморт. Дед очень гордился этой картиной, хотя Николай ничего особенного в ней не находил: блюдо, на нем яблоки, груши, сливы и каким-то образом попал туда огромный лиловый рак с растопыренными клешнями. Пришлось долго уговаривать бабушку, чтобы она разрешила снять картину со стены. Дело в том, что Николаю срочно понадобились три тысячи рублей, а Чума без залога и копейки не даст в долг. Картину эту Виктор у них на Марата видел и охотно согласился под нее дать три тысячи рублей. Понятно, подлинник Коровина стоил гораздо дороже, если Уланов не вернет деньги ровно через полтора года, то картина становится собственностью Чумакова. Бабушку Николай клятвенно заверил, что через год вернет деньги Виктору и картина снова будет висеть на стене над сервантом.
Перед Сестрорецком дорогу перебежал заяц. Он постоял серым столбиком на обочине, пошевелил чуткими с розовой изнанкой ушами и не очень поспешно, подрагивая белой пуховкой, пересек шоссе, углубившись в еловый перелесок. У Николая даже настроение поднялось: увидеть зайца утром на оживленном шоссе — это редкость! И он совсем не был похож на так знакомого нам по книжкам и мультфильмам пугливо-суетливого косого. В этом зайце даже чувствовалось некое достоинство. И уж трусом его никак нельзя было назвать.
Дача Чумакова с верхней надстройкой находилась на обсаженной высокими липами маленькой улице. Она обнесена ржавой проволочной сеткой с железобетонными столбами, крашеные металлические ворота с крепким запором. Узкая цементная тропинка вела к низкому крыльцу. Напротив — железный гараж. Николай поставил машину вплотную к воротам и услышал громкий лай. На цепи у забора металась низкорослая дворняга с добродушнейшей мордой. И действительно, когда Виктор вышел к калитке и повел гостя в дом, пес радостно набросился на него и стал ласкаться.
— Привез? — осведомился Виктор. Он был без шапки, в меховой безрукавке, на ногах — черные валенки с галошами.
Николай вернулся к машине, достал с заднего сидения картину в раме. Деловой человек Чумаков, ничего не скажешь! Сначала про картину спросил, а потом поздоровался. В просторной комнате с картинами на стенах и бронзовыми фигурками животных на полках Виктор первым делом развернул цветастое покрывало, извлек на свет божий натюрморт и, подойдя к окну, внимательно его оглядел, хотя не раз видел картину у Николая дома. Поставив ее к стене с выцветшими голубыми обоями, достал из резного деревянного шкафчика перетянутые черной резинкой потрепанные ассигнации.
— Пересчитай, — коротко бросил он.
— Я тебе верю, — улыбнулся Николай, запихивая деньги во внутренний карман куртки.
— Уговор — дороже денег, — сказал приятель. — Если в срок не вернешь деньги, картина моя.
— Верну, — ответил Николай. — Она бабушке нравится.
Потом они пили чай в другой маленькой комнате, примыкающей к кухне. Виктор сделал какие-то странные бутерброды: булку намазал маслом, а сверху положил малинового варенья и прикрыл тонким ломтем сыра. Николай впервые ел такие.
— Не скучно тебе одному? — поинтересовался он.
— Меня кое кто навещает, — со значением ответил Виктор — А мне в город теперь трудно выбраться: дом, собака. Синичек подкармливаю. Да и что в городе делать? Дождь, снег, слякоть. И дышать нечем. Не жалею, что продал квартиру.
— Хоть бы видеотехникой обзавелся, — сказал Николай. — Смотрел бы с «кое-кем» разные фильмы.
— Дорогая штука, — вздохнул Виктор.
— Это для тебя-то? — усмехнулся Николай. Он знал, что Чумаков патологически скуп. Прежде, чем решиться купить для себя какую-нибудь даже пустяковую вещь, он весь изведется, прикидывая, а не дорого ли заплатит и в будущем сможет ли ее продать с выгодой для себя? Вот приобрести по дешевке любой товар у моряков в ресторане, а потом втридорога продать знакомым — на это Виктор был большой мастак Тут он не колебался. Брал товар и оптом. Он чем-то напоминал Уланову бальзаковского Гобсека. Молодого современного советского Гобсека.
