Поцелуй меня в Нью-Йорке - [49]

– Ух ты, круто, ты англичанка.

Вито усмехается, глядя на меня:

– Да, ты говоришь, как персонаж того сериала, как там его… – Он щелкает пальцами, пытаясь вспомнить. – Ну, о семье, где все женились на своих кузинах.

– «Аббатство Даунтон», – улыбается Фиорелла, снова взмахивая рукой, когда Диана исчезает, – кажется, это ее универсальный жест для всего.

– Точно, «Аббатство Даунтон», – соглашается Вито, поднимая Мистейк и усаживая ее себе на колени. – Ты похожа на героев сериала.

Видимо, Энтони вовсе не шутил о том, что ему трудно заметить отличия в акцентах разных регионов Англии. У меня нет ничего общего с «Аббатством Даунтон»! Я из Хампстеда, а он на «лестнице роскоши» располагается как минимум на пять ступеней ниже!

Мистейк выворачивается из рук Вито, пытаясь дотянуться до стола.

– Фу, Мистейк, нельзя, – говорю я ей. – Тебя же уже покормили.

Собачка смотрит на меня… ну, щенячьими глазками, как бы говоря: «Но, мамочка, там столько еды. Почему она не для меня?»

Карла, улыбаясь, наклоняется, чтобы поднять блюдце Мистейк.

– Я дам тебе еще немного, – говорит она. – А потом все, ты меня поняла?

Карла кладет на блюдце еще несколько колбасок и ставит его обратно под стол. Если бы Вито не держал Мистейк достаточно крепко, собачка, скорее всего, получила бы сотрясение мозга, срываясь вниз. Секунду спустя щенок уже у тарелки, носится по полу туда-сюда, стуча миской о ножки стола.

– Боже, надеюсь, она скоро станет поспокойнее, – бормочет Энтони себе под нос. – Трудно будет найти ей новый дом, если она все время будет так себя вести.

Люк, в этот момент склонившийся, чтобы погладить Мистейк, резко поднимает голову:

– Ты не можешь отдать ее! Ты что, шутишь?

– Ты собираешься выгуливать ее дважды в день? – спрашивает Энтони. – У тебя будет время между сменами?

Я смотрю на Энтони, пытаясь понять, о чем он говорит. Он считает, что Мистейк будет обузой? Неудобством? Понимаю, она у нас не так уж и давно, но я ожидала, что она будет значить для Энтони столько же, сколько для меня… Потому что я начинаю думать, что этот щенок был одной из причин, по которой я вынуждена была остаться здесь сегодня и отложить свой полет. Этот щенок… наш щенок.

А Энтони хочет его отдать, и я больше никогда не смогу ее увидеть.

Если я вернусь, конечно.

Но, может быть, на самом деле он этого не хочет?

– Изабелла… – по тому, с каким грустным вздохом nonna Фиорелла произносит это имя, я понимаю, что она говорит о маме Энтони, – дала бы тебе хорошую оплеуху за то, что ты хочешь отказаться от того, кто нуждается в тебе. Разве так тебя воспитывали, Антонио?

Кухню вновь заполняет гробовая тишина, и я понимаю, что все здесь ждали какого-нибудь сигнала, чтобы задуматься о том, кого с ними сегодня нет. И теперь наконец Фиорелла дала им такую возможность. Все, кроме меня, уставились на стол; Люк уселся на корточках над Мистейк.

Вито откашливается, опираясь на стол:

– Мы что-нибудь придумаем.

Карла кивает:

– Как и всегда.

Я изо всех сил стараюсь не начать всхлипывать, игнорируя покалывание в моих глазах. Энтони был не прав там, в парке. Никто здесь не притворяется, что это Рождество ничем не отличается от других. Все сидящие здесь люди – раздавленные, грустные, несчастные – ощущают отсутствие миссис Монтелеоне (черт возьми, даже я ощущаю его, хотя никогда ее не встречала) и вовсе не притворяются, что это Рождество точно такое же, как и всегда… без нее. Они просто пытаются понять, что же им теперь делать.

Я опасаюсь, что если буду рассматривать родных Энтони слишком долго, то они поймут, о чем я думаю. Я также не осмеливаюсь взглянуть на Эн-тони, потому что боюсь, что расплачусь из-за жалости к нему. Поэтому я просто сосредоточиваюсь на своей тарелке.

– А у нее хороший аппетит. – Я замечаю, как nonna Фиорелла кивает Энтони, как бы одобряя его выбор.

Я чувствую руку на своем плече и, обернувшись, вижу Карлу. Ее темно-карие глаза блестят от невыплаканных слез, и я понимаю, что она просто пытается сдержаться.

– Итак, Шарлотта, ты теперь живешь в Нью-Йорке? – спрашивает Карла.

– Пока еще нет, – говорит Энтони, и я отправляю ему многозначительный взгляд: «Во-первых, не отвечай за меня; во-вторых, мы много говорили сегодня об этом, но я еще не приняла окончательного решения».

– В этом семестре я участвовала в программе по обмену студентами, – объясняю я. – Хотела узнать, на что похож Нью-Йорк, прежде чем начать учиться здесь в университете в следующем году.

Карла встает и подходит к буфету, чтобы достать бутылку вина.

– Значит, ты собираешься в один из нью-йоркских университетов в следующем году? – Она поднимает бутылку, как бы спрашивая, хочу ли я вина.

Я качаю головой.

– Я пока не уверена, – отвечаю я. – Это серьезный шаг.

– Но это твое образование, – говорит Карла, наливая большой бокал вина для Фрэнка. То, как она это делает – автоматически, словно запрограммировано, как будто она делает это по несколько раз в день, ежедневно, – и то, что у нее точно такой же острый нос, смещенный немного влево, как у отца Энтони, подсказывает мне, что Карла замужем за Фрэнком и является сестрой Вито.

Женщина замечает, что я ее разглядываю: