Поцелуй Большого Змея - [45]
– Хорошо, хорошо, – иногда говорил он. – Просто замечательно, хорошо.
Когда я закончил, он снова погладил меня по голове. Теперь я не хотел уворачиваться, ведь пальцы Малиха приносили покой и силу.
– Ты способный мальчик с прекрасной памятью, – сказал Малих, не опуская руки. – Сосуд, способный вместить много света. Очень много света. Только не ленись и слушайся учителей.
Он поднялся на ноги.
– Урок закончен. Завтра после Дома собраний ты приходишь прямо сюда. Переодевшись, конечно. Дорогу запомнил?
– Запомнил.
– Доброго тебе света. И не забудь перед сном повторить сто один раз все, что мы прошли за сегодня.
– Но когда же я успею, учитель Малих?!
Он пожал плечами, молча повернулся и вышел из комнаты.
Первые два дня работы над рукописью пролетели, как во сне. Мне и в голову не приходило, что я смогу настолько увлечься повествованием. История, рассказанная Шуа, предстала перед моими глазами явственно и четко, будто в кинофильме.
Наверное, тому способствовали окружавшие меня необычные обстоятельства. Опасность, витавшая в воздухе, обострила чувства. Детали приблизились, словно под окулярами бинокля. Я чувствовал ступнями прохладные плиты Кумранских подземелий, а шум пальмы за окном напоминал шорох ветра в коридорах обители.
Свой сотовый я отключил, закрыл Outlook Express, переносную трубку обычного телефона жена унесла на кухню. Я плотно затворил жалюзи в окнах кабинета, чтобы ни один отблеск озорного средиземноморского солнца не попал на экран компьютера. Темнота, воцарившаяся в комнате, походила на мрак второго уровня пещер, по которому расхаживали персонажи. Окно я открывал лишь после полуночи, и пальма, шумевшая под порывами ночного ветра, словно десять тысяч голодных мышей, до рассвета могла наблюдать голубое свечение экрана.
Александр преувеличил, говоря о трудности текста. Он перевел его на внятный и вполне доступный современный язык, который я без труда разбирал. Дочитав рукопись, я открыл верный Word, и пальцы привычно забегали по клавиатуре.
И вот тут-то писательское воображение сыграло со мной шутку. Я погрузился в тему и начисто позабыл, что занимаюсь переводом, а не сочинительством. Ожившие образы Шуа, Кифы, Шали, Звулуна, Малиха предстали перед моими глазами. Я увидел подземные коридоры так ясно, словно сам разгуливал по ним вместе с героями. Они спорили, искали истину, спотыкались или шли в Дом Собраний, а мне оставалось только записывать увиденное.
Иногда я останавливался, чтобы перечитать написанное, и сокрушался, раздраженно хлопая ладонью о стол. Слова не могли передать полноту картины. Текст, мерцающий на экране компьютера, сильно уплощал, упрощал полотно. Я возвращался назад и лихорадочно дописывал детали: желтые столбики света, дрожащие посреди бархатной темноты подземелья, пухлые зеленоватые облака с серебряной оторочкой, проплывающие над обителью, переливчатое трепетание хвои на соснах монастырского сада.
Мне хотелось показать читателю то, что удалось увидеть самому, и в итоге… в итоге получающееся художественное произведение значительно отдалилось от сухого текста свитка. Шуа, или некий древний автор, писавший от его имени, конечно, не нашел места ни для красочных описаний природы, ни для портретов действующих лиц. Пергамент в те времена стоил дорого; заполнять его цветом, вкусом и звуком никто не мог себе позволить. Шуа зафиксировал только события, четкую тропку повествования, а я, пройдя по этой тропке, воссоздал окружающий ее пейзаж, таким, каким он мне привиделся.
– А может быть, – думал я, в очередной раз пересматривая написанное, – нужно решительно вычеркнуть все красивости и оставить только текст оригинала, изложив его внятным языком? Ведь Шуа не приглашал меня в соавторы и не давал право раскрашивать начерченную им контурную карту.
Но с другой стороны, в таком виде этот текст будет интересен только узкому кругу профессиональных историков. Предлагать его издательству или художественному журналу бессмысленно. Ученых, которым я смогу послать перевод, «тамплиеры» смогут запугать, а потом, в случае непокорности, устранить. Точно так же, как запугали и ликвидировали Александра. Мое спасение в выходе на широкий круг читателей, а значит – текст должен быть написан по литературным канонам нашего времени.
Придя к такому выводу, я успокоился и вовсе отпустил узду, сдерживающую воображение. По счастливой случайности, всего за год до описываемых событий я побывал в Кумране. Несколько часов бродил по руинам построек ессейской общины, взобрался на сохранившийся фундамент огромной башни, рассматривал в бинокль черные провалы пещер, откуда бедуины извлекли драгоценные свитки. Мертвое море, основательно усохшее за прошедшие два тысячелетия, теперь лазурно переливалось примерно в километре от руин. Во всяком случае, место действия я представлял довольно неплохо, поэтому живые картинки непрерывно двигались перед моими глазами, а пальцы безостановочно стучали по клавиатуре.
– Ты никогда не работал с такой скоростью, – сказала на третий день жена, принеся мне в кабинет легкий ужин. Или завтрак – я почти утратил представление о времени – в комнате постоянно царила темнота, а спал я урывками на диванчике возле письменного стола.
Святость любви и любовь к святости в алькове каббалиста. Эта книга для тех, кто живет с закрытыми глазами, но спит с открытыми. Главное таинство каббалы – то, что происходит между мужчиной и женщиной – впервые по-русски и без прикрас. Книга снабжена трехуровневым комментарием, объясняющим не только каббалистическую терминологию, но и более сложные понятия, связанные с вызыванием ангелов и управлением демонами.Даже не знающий кабалистических тонкостей читатель оценит психологическую и языковую точность рассказов, вполне достойных занять место в антологии лучших рассказов о любви, написанных на русском языке в первом десятилетии 21-ого века…
«Это проза нетривиальная, сочетающая в себе парадоксальность мышления со стремлением глубже постичь природу духовности своего народа».Дина Рубина«Ко всем своим прочим недостаткам или достоинствам — дело зависит только от позиции наблюдателя — Тетельбойм отличался крайне правыми взглядами. Усвоенный когда-то на уроках ГРОБ (гражданской обороны) принцип: ни пяди родной земли врагу — он нёс сквозь перипетии и пертурбации израильской действительности, как святую хоругвь. Не разделяющих его воззрения Тетельбойм зачислял в отряд «пидарасов», а особенно злостных, относил к подвиду «пидеров гнойных».Все прочее человечество проходило по разряду «козлов».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Романы, повести и рассказы Якова Шехтера публикуют в Израиле, США, Канаде, России и, конечно, в Одессе.У писателя вышло 16 книг, его произведения переведены на иврит, английский, французский языки.Я. Шехтер лауреат премии имени Юрия Нагибина, вручаемой СП Израиля за лучшую книгу прозы 2009 года, он вошел в длинный список «Русской премии» 2011 года.Как сказала о книге Анна Мисюк: «Ты входишь с героями рассказов просто с улицы, из дома, или офиса в пространство, о котором либо не ведал, либо забыл, и теперь от тебя зависит, куда ты вернешься: сохранишь ли нить связующую с духовным заветом или опять утвердишься в комфорте обыденности — это твой выбор, твоя тайна жизненного пути.».
Глубокое мистическое проникновение, которое не оставит равнодушными поклонников Пауло Коэльо и Карлоса Кастанеды. Путь от обычного человека – со всеми присущими ему недостатками и бытовыми проблемами – до Мастера, управляющего своей судьбой, доступен каждому из нас.Одна из главных сюжетных линий романа – история убийства Талгата Нигматулина, происшествия, потрясшего в восьмидесятые годы Вильнюс. Истинная причина этого загадочного убийства так и осталась непонятой.Героиня романа – здравомыслящая выпускница Тартуского университета – незаметно для себя самой вовлекается в секту и превращается в сексуальную рабыню.Вместе с героиней читатель погружается в самую сердцевину ощущений члена секты, видит Среднюю Азию изнутри, глазами дервиша, оказывается в таких местах, куда не пускают людей, разговаривающих по-русски.Другая линия романа рассказывает о представителе учения психометристов, обладающим необычным влиянием на человека.
Действие разворачивается в антикварной лавке. Именно здесь главный герой – молодой парень, философ-неудачник – случайно знакомится со старым антикваром и непредумышленно убивает его. В антикварной лавке убийца находит грим великого мхатовского актера Гайдебурова – седую бороду и усы – и полностью преображается, превращаясь в старика-антиквара. Теперь у него есть все – и богатство, и удача, и уважение. У него есть все, кроме молодости, утраченной по собственной воле. Но начинается следствие, которое завершается совершенно неожиданным образом…
Чтобы понять, о чем книга, ее нужно прочитать. Бесконечно изобретательный, беспощадно эрудированный, но никогда не забывающий о своем читателе автор проводит его, сбитого с толку, по страницам романа, интригуя и восхищая, но не заставляя страдать из-за нехватки эрудиции.
Наши дни. Семьдесят километров от Москвы, Сергиев Посад, Троице-Сергиева Лавра, Московская духовная семинария – древнейшее учебное заведение России. Закрытый вуз, готовящий будущих священников Церкви. Замкнутый мир богословия, жесткой дисциплины и послушаний.Семинарская молодежь, стремящаяся вытащить православие из его музейного прошлого, пытается преодолеть в себе навязываемый администрацией типаж смиренного пастыря и бросает вызов проректору по воспитательной работе игумену Траяну Введенскому.Гений своего дела и живая легенда, отец Траян принимается за любимую работу по отчислению недовольных.
Роман «Нечаев вернулся», опубликованный в 1987 году, после громкого теракта организации «Прямое действие», стал во Франции событием, что и выразил в газете «Фигаро» критик Андре Бренкур: «Мы переживаем это „действие“ вместе с героями самой черной из серий, воображая, будто волей автора перенеслись в какой-то фантастический мир, пока вдруг не становится ясно, что это мир, в котором мы живем».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Горькая и смешная история, которую рассказывает Марина Левицкая, — не просто семейная сага украинских иммигрантов в Англии. Это история Украины и всей Европы, переживших кошмары XX века, история человека и человечества. И конечно же — краткая история тракторов. По-украински. Книга, о которой не только говорят, но и спорят. «Через два года после смерти моей мамы отец влюбился в шикарную украинскую блондинку-разведенку. Ему было восемьдесят четыре, ей — тридцать шесть. Она взорвала нашу жизнь, словно пушистая розовая граната, взболтав мутную воду, вытолкнув на поверхность осевшие на дно воспоминания и наподдав под зад нашим семейным призракам.