Поцелуй богов - [40]

Джон заскрипел зубами. А Петра улыбалась так, словно хотела сказать: «Я знаю, что значит просветление мудрого короля, который купил не просто мирру[34], а целое миррисовое дерево». Дороти развязала ленту и разорвала бумагу. Несколько секунд ее лицо сохраняло полнейшее спокойствие. Потом губы задрожали, глаза расширились и закрылись. Из уголков скатились две слезинки и слились на кончике носа.

— Спасибо, Петра. Миллион трахнутых раз спасибо.

— Шутка, шутка, настоящий подарок потом.

Дороти воткнула впечатляющую медицинскую штуковину в самую середину торта — то ли вмазала, то ли вбила, то ли ввинтила. И пенис ожил, словно чудовищный Франкенштейн, со звуком, который производит режущая диван цепная пила, задрожал, заставляя вибрировать свечи. Гости замерли, затем раздался взрыв смеха. Дороти благодарно подхихикнула, села, привалилась к Джону и, чтобы сохранить равновесие, положила ладонь ему на бедро.

— Спасибо, Джон. Я знаю, что это не ты. Но все равно спасибо за то, что ты здесь и думаешь обо мне. — Она говорила плаксивым голосом. Сказочная фея, которая благодарит детей за то, что они в нее верят. — Поцелуй меня.

Джон чмокнул ее в щеку, но Дороти запрокинула голову и присосалась вывороченными губами к его рту; маленький, остренький язычок толкался ему в зубы. Джон освободился, и оба посмотрели на Петру. Все это было проделано ради нее. Петра улыбнулась и моргнула, а Дороти так и забыла убрать ладонь с бедра Джона.

На этом все бы и закончилось, если бы не счет. Презренный счет потребовал не менее сорока минут, пока извлекались скомканные пятерки, брякали десятипенсовики, разглядывались клочки бумаги и люди по восемь раз вспоминали, что они съели. А потом вывалились в прохладу ночи и разошлись каждый своим путем.

— С днем рождения!

— С днем рождения!

Потому что надо кричать на улице «С днем рождения!», если у кого-то день рождения. Таково особое правило, таков закон. А такси не было, поэтому они возвращались пешком.

— Та-ра-ра! Вот мы и дома! — Петра извлекла из холодильника супермаркетовскую бутылку водки. — Рюмочку на ночь!

Глаза Дороти остекленели и косили.

— Правильно, — поддержала она без всякого энтузиазма. Ее новая прическа топорщилась на затылке, а на новом лифе виднелись следы шоколада и кофе. Жизнь кончилась, так что можно и выпить.

— Знаешь, — Джон подавил зевок, — я, пожалуй, пойду спать.

— Нет-нет, — заныл нудный голос, — сегодня мой день рождения. Мы непременно выпьем.

— О’кей. По одной. Есть апельсиновый сок? — Апельсинового сока не оказалось. Джон разбавил спиртное из-под крана. Дешевая водка и лондонская водопроводная вода — отвратительнейшее пойло на свете, вечерний напиток бедняка, порцион для читающих «Тайм аут» классов, постельный коктейль. Джон почувствовал дурноту.

— С днем рождения, Дороти.

— С днем рождения. Все было здорово.

— Да, здорово.

— Я в самом деле лягу.

Джон почистил зубы, разделся и скользнул между нейлоновыми простынями. Комната легонько покачивалась. Он слушал женские голоса из соседней комнаты и начал уже отключаться, когда дверь с треском отворилась.

— Да-да-да… Да-да-да…

Они стояли в изножье кровати. Обе раздетые, или скорее ню, и тоже тихо покачивались. На Дороти были панталончики — коротенькие праздничные панталончики из молочно-белого шелка с влажным пятном в промежности. Они принимали позы и хихикали.

Джон обалдело смотрел на эту картину, от которой хотелось сжечь все кровати на свете. Конечно, идея Петры: решила, что рядом с Дороти ее тело выглядело выигрышно. На самом деле они казались женским воплощением Лорела и Харди[35]. Петра — бесполая, чахлая. Дороти — комковатая, неухоженная, дородная, серая. Маленькие груди болтались, дряблый живот свешивался над эластичным поясом, на бедрах отметины, словно брызги мокрого цемента, пухлые колени похожи на концы колбасных батонов. Все ее крайние части мерцали люминесцентным отсветом — угреватое лицо и кисти, красные, коротенькие пальцы ног и желтовато-коричневатые плечи. Невероятно, недостойно жалости и любви и нелюбимо. Тело напрокат, на одни сутки — койка и завтрак.

Петра прыгнула в кровать и тяжело навалилась на Джона. Поцеловала и прошептала:

— Это ей сюрприз на день рождения. Она будет спать с нами. — И повернулась к подруге: — Забирайся, Дороти.

Дороти казалась в стельку пьяной, но тем не менее бравада с нее слетела. Она остыла и насупилась.

— Ты согласен, Джон?

Что ответить? Что тут можно сказать? Женщина приводит приятельницу и предлагает покувыркаться втроем в постели. Ну не мечта ли? Каждый мужчина на это клюнет.

Петра откинула простыню.

— Вот ты где! Отчего такой грустный? Ну-ка, встряхнись. — Она потянула Джона за член.

— Петра, ради Бога!

— Дороти, снимай трусики.

Та спустила панталоны, но они застряли на ее авокадовых поджилках, обнажив сероватый лоскуток хомячьей шкурки на лобке. Сама же Дороти то ли прыгнула, то ли рухнула на кровать.

— Не хочешь покусать? — Петра предлагала пенис Джона, словно ломтик поджаренного хлеба с закуской.

— Может, через минутку. — Голос прозвучал ворчливо и по-детски тонко.

— О’кей. Тогда смотри. Присоединишься, когда пожелаешь. — Петра запечатлела театральный поцелуй, но глаза не закрыла и внимательно следила за Джоном. Потерлась о его ногу, застонала и сползла вниз, больно покусывая. Потянулась к члену и зажала его меж зубами, как сигару. — Иди, — позвала она толстушку. — Садись ему на лицо. Умрешь от удовольствия. Я тебе говорила, он настоящий ас работать языком.