Поцелуй богов - [36]

Джон крепко прижал основание ладоней к глазам. Пожалуй, не все. Такова уж природа мифологических спариваний: когда божество исчезает, смертному кое-что всегда остается: золоторунный баран, стадо белых коров, пещера с ложем из золотых монет или, если особенно не повезет, беременность парой лебединых яиц. Джон оценил непоправимый крах своего существования и в самой глубине глыбы обнаружил, что досталось ему. Поэзия. Он поэт Джон Дарт.

Наутро он проснулся с головой как точильный камень. Мучило отвратительное ощущение: что-то жутко не так. С тупым, чмокающим звуком, как скрипящий лифт, опустилась и сковала депрессия. Джон попытался выпарить перепой в ванне, затем надел свой единственный костюм, чистую рубашку и галстук. Ношение пиджака было его изобретением — так он избавлялся от похмелья: выглядишь снаружи чистым и пристойным и подстраиваешься изнутри. Он осторожно спустился вниз в теплую кухню. Дес варил кофе.

— Привет, парень. Выглядишь круто. Чистая рубашка и чищеные ботинки. Куда-нибудь собрался?

— Нет. У меня перепой. Чувствую себя, как в аду. Кстати, спасибо за виски.

— Не стоит.

Зевая, вошла миссис Комфорт. На ней была невероятная помесь ночной рубашки и пеньюара с лентами и отделкой из марабу. Груди болтались, словно пара балластных мешков на перекинутой через шею веревке.

— Здравствуй, незнакомец. У тебя прелестный вид. — Она подошла и поцеловала Деса в губы. — Доброе утро, любовничек.

Темная рука поглаживала по животу.

— Позавтракаешь с нами, Джон? — Миссис Комфорт зевнула и поцеловала его в щеку. Одна грудь выпала и с мягким шлепком угодила ему на руку. — Извини мою сиську.

— У него перепой. Топит свои печали.

— А чего ему печалиться. Хорошая поджарка — вот что ему необходимо. Вышибить пары.

— Нет, правда, миссис Комфорт, мне надо на работу.

— Забудь. Позвони и скажись на сегодня больным. Позавтракаешь с нами. Ты ведь останешься, Дес? Все не находится повода сделать хорошую поджарку.

Они сидели за покрытым жаростойким пластиком столом, окруженные китайскими кошечками, пластмассовыми клоунами, открытками с Ямайки, вырезанными наподобие дельфинов коробочками из ракушек и кокосовых орехов и «Радио-1», и ели яйца, бекон, сосиски, бобы, «черный пудинг»[31], поджаренный хлеб, помидоры, грибы, пирожки и сироп. Дес все обильно сдобрил соусом чили. И они пили коктейль из концентрированного сока манго и кофе. Джон начал рассказывать о Ли.

— Несчастный мальчик. Ты должен по ней скучать. Мы, конечно, видели газету и все такое и ее саму, когда вы ездили за город.

— Понимаю, каково тебе сейчас, — заявил Дес. — Именно такое случилось однажды со мной.

— Это когда? — усмехнулась миссис Комфорт, подливая себе кофе. — Во сне?

— Случилось, — настаивал Дес. — У меня с тобой. Видишь ли, приятель, она была звездой.

— Не свисти. Я была девушкой из хора.

— Огромной звездой. — Дес говорил с жаром. — По сравнению со мной, обычным парнем. Я увидел ее в Брикстонском театре. На улице было сыро и холодно, и я взял билет на задний ряд. А там все оказалось таким красивым и чудесным. Волшебная история.

— Пантомима, дорогой. «Аладдин». Мы были потрясными статистками — панталоны, как в гареме, и шляпа со страусовыми перьями.

— Я ее сразу заметил. Больше на сцене никого и не было.

— Только Чарли Дрейк и Бернард Бресслав. Ужас до чего хороши.

— Я ходил туда каждый вечер. Клянчил и занимал на билеты деньги.

— А мы развлекались. Стали его высматривать. Огромный черный малый в синем костюме в амфитеатре в окружении орущих детей. Он казался невероятно торжественным.

— Потом начался последний спектакль. Театр уезжал, а я с ней так и не заговорил. Оставался в этом холодном городе. Тогда я подошел к дверям в служебное помещение и сказал, что хочу видеть Карен дю Пре.

— Мой сценический псевдоним.

— Старикашка у входа спросил, не родственник ли я, и гнусно ухмыльнулся.

— Он был недурен. Нам не следовало встречаться с ухажерами, но Сид завопил: «Тут негр к мисс дю Пре», — и все девочки прыснули.

— Я поднялся в уборную — она была одна на всех. Сердце подкатывало к горлу — никогда я так не нервничал. Думал: чернокожий и столько белых девушек. Они меня побьют и выставят вон. Но мне надо было ее повидать, и я вошел. А там — слышь, парень, я не знал куда смотреть: в маленькой комнатушке всюду титьки и задницы.

— Девочки сделали это нарочно. Озорницы — сняли одежду и расселись, будто масло не тает, будто так и надо. Они умели дразнить, шалуньи. Видел бы ты его: глаза уперты в собственные ботинки, с охапкой фиалок, изо всех сил старается ни до чего не дотронуться. Симпатичный и очень серьезный. Он пригласил меня выпить, и я согласилась. Мы отправились в паб. Он оказался вежливым, милым, с хорошими манерами. На мне было платье — очень красивое и дорогое, от Фенвикса. Мода была не то что сегодня — стоящих вещей не так много. А у меня оторвалась и висела кайма на подоле. Он сказал: «Я пришью. Я портной. Живу здесь рядом, за углом». «О-о, — подумала я. — Симпатичный, с хорошими манерами и шьет!»

— Ко мне в комнату девушки ни разу не приходили. И уж конечно, белые. И я молился, чтобы не вышла хозяйка.