Поцелуй богов - [27]
Другая секция содержала книги, которые выбирают сами дети, бесконечно разнообразные книги, которые делают вид, что сами вовсе не книги. Это комиксы и целые конструкции, из них торчат куски проволоки и пушистые шкурки, пахучие вклейки, бибикалки и гуделки. Дети покупают их в качестве игрушек второго эшелона.
— Выбирай все, что хочешь, — неестественно громко заявила какая-то мамаша. — Как насчет вот этого? В твоем возрасте мне очень нравилось.
О чем так хлопочут взрослые? Что такого необыкновенного в книгах, если предполагается, что каждый обязан продраться сквозь «Упадок и разрушение Римской империи», в то время как тебе в четверть меньше лет, чем Гиббону[24], когда он задумал свой труд? Почему литература отличается от остальных взрослых удовольствий? И что такого содержится в книгах? Все потому, думал Джон, что родители считают детей томиками с кофейного стола, а детство — романом из эпохи Эдуардов.
Из складского помещения сквозь аккорды Дейва Брубека[25] раздался приглушенный шум.
— Сходите посмотрите, что там творит Клив, — подняла из-за конторки глаза миссис Пейшнз.
Клив метался в четырех стенах, расшвыривая упаковочные коробки, лицо сделалось бордово-крапчатым, как у только что родившегося плода. Губы в крошках от пирожных раззявлены, глаза выкатились и заплыли, язык синий, как у попугая, высунут наружу, колени подгибаются. Одной рукой он держал разодранную газету, а другой яростно, но тщетно пытался бить себя по спине. Джон толкнул дверь как раз в тот момент, когда обессилевший Клив в отчаянии навалился на ручку и та угодила бедняге в солнечное сплетение, вследствие чего Клив изрыгнул комок липкого теста прямо в плакат с изображением Мартина Эмиса, к ухмыляющейся ноздре которого субстанция благополучно и приклеилась. Клив рухнул и обмяк, как выброшенная на берег морская свинка.
— Ты в порядке? — довольно некстати спросил Джон.
Клив помотал пальцем, что означало: «Отстань». И, навалившись на ящик с папками, судорожно пытался продохнуть.
— Вот это бабец. — Клив приподнял пунцовое лицо, кашлянул и утер слюну с подбородка. — Класс.
— Ты поперхнулся из-за какой-то женщины? — Джон оглянулся, пытаясь понять причину приступа.
— Твоей.
— Почему моей?
— Еженедельник. — Клив пододвинул скомканную газету.
— Несильный взрыв газа в Кэмдене — пострадавших немного.
— Переверни.
Потрясение Джона оказалось совсем иного рода.
— О Господи!
— Вот он, бабец. Ты почему мне не сказал?
— Господи! Кто-нибудь еще видел?
— Дурацкий вопрос. Это же «Ивнинг стэндард». Увидят миллионы людей. Ты сам-то хоть в курсе, кто эта деваха? — Клив ткнул пальцем в фотографию.
— Боже мой… Петра… Как ты считаешь, она заметит?
— Заметит? Да ты… ты… — Клив чуть не поперхнулся опять. — Ты трахнул самую красивую женщину в мире. Признайся, что натянул. Ну, естественно. Мне даже страшно об этом подумать. Фотографию, как вы милуетесь, опубликовали в газете, а ты беспокоишься, заметит твоя Петра или нет.
— Мы совсем не милуемся. Просто в приятельских отношениях.
— Че-го?.. Совсем повредился? Посмотри на себя и на нее. Такое впечатление, что я ощущаю запах простыней. Прижать вас потеснее — прямо доноры органов. Только не убеждай, что это что-нибудь другое, а не языки.
— Боже мой, Клив, что же теперь делать?
— Уходи в отставку, приятель. У тебя отныне все покатится под гору. В двадцать шесть лет ты достиг всего, на что способен человек: впорол Ли Монтане, реализовал мечту — наколол Елену Троянскую. Теперь коротай жизнь в кресле-качалке и тешься воспоминаниями. Естественно, слупи с нее алименты, а рассказ продай в «Ньюс оф зе уорлд».
— Заткнись, Клив. Что мне делать, если это увидит Петра?
— Петра? Позабудь о ней, старина. Сейчас вы с ней в разных лигах. Она до того, а ты после. — Клив кашлянул на волосы Ли. — Петра — до того, как у тебя еще не слишком ладилось со звездами, до газетной легенды.
— Клив, правда, отстань. Это очень серьезно.
— Ладно, ладно. Я все понимаю. Еще не дошло. До меня тоже. Никак не могу поверить. Здорово ты влип, приятель.
— И хочу выбраться. Но ты мне не в помощь: считается, что ты мой товарищ.
— Чудесно, чудесно. О’кей. — Клив выпрямился, почистил рукой рубашку и вдруг пригвоздил своими большими ладонями плечи Джона к двери. — Скажи мне одну вещь. Mano o mano[26].
— Не спрашивай.
— За пределы этой комнаты ничего не выйдет.
— Клив, не спрашивай.
— Я должен. Мне надо знать. Хочу умереть настоящим мужчиной. И обязуюсь, больше никогда об этом не упоминать. Строго между нами. Но ты обязан мне рассказать: она так же хороша, как выглядит?
— Клив!
— Ну, естественно. Так я и знал. Расскажи мне подробности.
— Клив!
— Господи! Хоть чуть-чуть. Что-нибудь! Она холодная или горячая? Бреет волосы на лобке?
— Клив! — Джон попытался его оттолкнуть.
— Даже не говори. Просто кивай. Или только смотри, если я угадал. Это она на тебя насела? Она пихала палец тебе в зад и массировала простату, точно это большое головоногое?
— Моя простата не похожа на большое головоногое. Господи Иисусе, Клив!
