Поцелуй аиста - [2]

Шрифт
Интервал

— Сейчас.

— Вчера был 72.

— Сколько набрала за беременность?

— Килограмм четырнадцать.

— Ветрянкой, краснухой болела?

— Нет.

— Какие болезни во время беременности?

— Никаких… Все нормально, вроде…

В общей сложности в очереди я просидела часа полтора, пока дождалась допроса в кабинетах.


Еще из наблюдений за событиями в приемной

Беременную вызывали, или она сама заходила в кабинет, или за ней приходил по специальной договоренности врач. Вот это было особенно интересно наблюдать.

Такой «свой» врач старался не смотреть по сторонам, чтобы не видеть гневные, полные укора глаза других ждущих беременных, которые-то честно свою очередь отсиживают. Врач быстро уводил вне очереди «блатную», а «блатной» муж оставался в коридоре, и хмурился, и краснел, принимая на себя весь груз горьких, стыдящих взглядов. А что вы хотите — рожать непросто.

А иногда из-за двери показывалась та самая «блатная», вся пунцовая от кабинетных процедур, а еще от того, что надо выглянуть в коридор и столкнуться с коллективным презрением еще раз.

— Вася! А штаны теплые мы взяли??


Список того, что надо взять с собой в роддом

Паспорт;

обменная карта;

контракт (если роды совместные), страховой медицинский полис;

моющаяся обувь;

предметы гигиены;

белье;

туалетные принадлежности;

ложка, вилка, чашка;

вода;

печенье.


Но все брали больше — и на сейчас, и на потом, после родов. Я тоже натолкала два пакета, а что там — убей, не вспомню… Мама купила мне нарядные носочки с помпончиками и новые резиново-пластмассовые тапочки со встроенными светодиодами. Когда я шла, подошва переливалась. Китайцам и маме хотелось, чтобы было красиво…

Какие-то беременные выбегали из смотрового кабинета, начинали копаться в этих своих баулах, вытаскивали одни вещи, роняли другие, давали растерянным мужьям какие-то распоряжения. Мужья, не слишком понимая, смотрели вслед, а спросить уже не у кого — убежала, животом размахивая… Суета, волнение, страх, усталость, и все эти густо замешано на запахах духов и пота. Зима. Горячие беременные и не беременные тела под куртками и шубами нагреваются.


И вот мужья (и «блатные», и порядочные) стояли, ждали, потели, делали вид, что звонят, выходили курить, не глядя на гинекологического Цербера, — и все это было глубоко форс-мажорно. Вообще, никто не понял регламента переговоров — что там дальше? Когда жен выпустит из кабинетов? А потом, минут через двадцать, когда мужья уже совсем изнемогали, их беременные выходили из приемного покоя в халатиках, с голыми ногами (если теплое забыли), в тапочках-носочках. Отдавали мужьям вещи. И все. Они прощались навсегда. Они в старом составе переставали существовать в эту торжественно-потную минуту. Он уходил навсегда в качестве только мужа, она навсегда удалялась в качестве только жены. И встретиться им предстояло спустя дни недели космических испытании — уже в другом качестве. В качестве мамы и папы. Даже если повторно мамы и папы. Даже если в пятый раз. Все равно они сейчас окончательно расставались со старой своей жизнью, и им бы обняться, что-то такое друг другу сказать, но выходила грозная седовласая дама-санитарка и уводила испуганную бывшую просто жену в адскую тьму коридора. А бывший просто муж (и «блатной», и порядочный) стоял и смотрел пару секунд вслед, скрипел мозгом…

— Женщина! Ким! Вы о чем все время думаете?

— Простите…

— Место работы, должность!

— Ну… Я ушла со старого места, а потом декрет…

— Мне надо написать место работы!

— Мне пообещали сразу после декрета взять меня на новое место…

— Что мне в работе» писать?? Я не могу… Степановна! Я сейчас с ними тут с ума сойду! Целый день сегодня поступают и поступают, и каждой — объясни!

А Степановна — это как раз та грозная, седовласая, уводящая беременных во тьму. Харон роддома. И глаза как у сенбернара.


— Ну, простите! — я не хотела ругаться ни с приемщицей беременных, ни с Хароном. — Я же в первый раз к вам…

— Ой, господи… Что пишем в «месте работы»?

— Ну, пишите «бывший редактор, кинокомпания «Эволюция».



Приемщица хмыкнула. «Кинокомпания» — ишь ты! Докинематографировалась!

— Что? Не стыдно вам такое кино снимать?

— Какое?

— Сплошные бабы голые! И все стреляют и стреляют! А если не стреляют, так вампиры!

— Это не мы

— Конечно. Имя-отчество отца ребенка.

— …

Приемщица подняла глаза. Ресницы палочками, бурая радужка… Пауза затянулась. Она ждала ответа на простой вопрос. И как-то вдруг стало понятно, что есть проблема, и даже большая, чем у кинематографа с моралью. У меня есть большая-пребольшая проблема. Черная, глубокая, окончательная проблема…

Хорошо, что телефон зазвонил и медсестра занялась им. Звонок важный — лицо у нее немедленно сделалось озабоченным:

— Лиза! Тянет живот? Крепко тянет? Выпей но-шпы, Лиза! И полежи, чтобы ноги вверх, слышишь меня? Ты там что, стирала, что ли? Ну, молодец!.. У нас сейчас тут все забито, я прямо не знаю, куда тебя, если что… Ты мне должна еще месяц потерпеть, слышала? Выпей но-шпы и ложись! Все, перезвоню!

Повесила трубку и тут же набрала номер.

— Алло, это Алина Кирилловна? Это Война вас беспокоит! Я по вопросу девочки моей! Ну, той, которая… Вот, звонила, говорит, что живот тянет… Ну, я ей тоже сказала, что рано. Так, а что, может, положить ее к вам в отделение? Ну да… Да я вижу, что все занято. Оформляю и оформляю, никак не закончатся… Ну, так я вас наберу, если что? Спасибо, Алина Кирилловна!


Еще от автора Тамара Григорьевна Лисицкая
Идиотки

Роман «Идиотки» — попытка реконструировать недавнее прошлое и осмыслить настоящее методом «жизнеописания» трех подружек-минчанок. Двадцатилетний срез времени — с 1985 по 2005 год — позволяет не только рассмотреть историю каждой, но и вспомнить, что происходило в мире и в Минске в этот же период.


Двенадцать

Это будоражащий нервы рассказ о том, как молодая провинциальная журналистка оказывается втянутой в необъяснимую, безумную и жестокую игру. Чем закончится игра, вы узнаете в конце романа.


Тихий центр

Не может быть, чтобы в XXI веке светская жизнь ограничивалась кафетериями! Молодые люди везде построены из одинаковых гормонов и амбиций! Но может ли быть яркая жизнь в «тихом центре» тихого города, и состоит ли смысл жизни в гламуре «такого особого качества»? И при всем этом не стоит сомневаться, что искренние чувства и бескорыстная помощь возможны…


Рекомендуем почитать
Неконтролируемая мысль

«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.


Ребятишки

Воспоминания о детстве в городе, которого уже нет. Современный Кокшетау мало чем напоминает тот старый добрый одноэтажный Кокчетав… Но память останется навсегда. «Застройка города была одноэтажная, улицы широкие прямые, обсаженные тополями. В палисадниках густо цвели сирень и желтая акация. Так бы городок и дремал еще лет пятьдесят…».


Полёт фантазии, фантазии в полёте

Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».


Он увидел

Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.


«Годзилла»

Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.


Меланхолия одного молодого человека

Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…