Побратимы - [153]

Да и сама скала — символ. Ведь партизаны стояли скалой. И выстояли. Дорогой смерти для врагов была эта трасса. В те грозные годы гитлеровцы ставили тут свои «памятники». Со щитов вопили предупреждения: «Держи винтовку наготове!», «Опасно: кругом партизаны!», «С 5 часов вечера до 5 часов утра ходите только группами!», «Смерть, направляемая невидимой рукой, витает повсюду!»

Люди в благоговейном молчании кладут венки, цветы. И вот партизанская скала утонула в море цветов. А вокруг колышется людская масса. И кажется, что павшие ожили и становятся рядом. Встали те сорок, чьи имена высечены здесь, на граните, встают и другие, памятники которым воздвигнуты по всему полуострову.

Из бессмертия приходит Григорий Орленко. Это он своей встречей с группой словаков в камере фашистской тюрьмы положил начало боевому содружеству советских и словацких партизан. После вторичного ареста Григория пытали. В здании Европейской гостиницы устроили расправу, назвав ее «показательным судом». Приговорили к расстрелу. И когда выводили из гостиницы, то толпа видела: боялись его фашисты. Руки Григория, заложенные за спину, они заковали в стальные наручники. От наручников тянулась цепь к ножным кандалам. Восемь автоматчиков. Два жандарма с овчарками. Два мотоциклиста с пулеметами впереди, два — сзади… Рядом с Григорием, также закованный в цепи шагал его племянник Алик. Вместе с дядей Гришей юный пионер вынес пытки. Прошел фашистское судилище. В ногу с Григорием Орленко прошагал и к месту казни. Достойно принял смерть. И тоже вошел в Бессмертие.

В памяти сердец живет Валентин Сбойчаков, расстрелянный гитлеровцами весной 1944 года; зверски замученные семьи Семена Бокуна и Василия Григорьева.

— Женя! — задумчиво говорит Николай Антонович Клемпарский, обращаясь к Островской. — Как жаль, что не дожил Гриша до этих партизанских встреч!

На лицо Жени ложится тень скорби. Она вспоминает.

После войны в Крыму Гриша служил на флоте, добивал фашистов в Румынии и Болгарии, а Женя училась в медицинском институте. Позже возглавила противотуберкулезную больницу в Якутии. Нашлось там дело и моряку: Григорий Гузий стал заместителем начальника по политической части в крупной экспедиции.

Но война не закончилась для Григория. Сказались ранения, обморожения. И вот: одна ампутация… другая… третья… за нею — смерть. В тот же год похоронила Женя мать свою и отца.

На рыболовецком траулере Островская ушла с моряками в море. Плавала многие годы, обошла на корабле весь свет. Потом Евгения Емельяновна Островская стала главным врачом Ялтинского детского санатория «Ласточка»…

А вот Алексей Калашников. Он и жена его Лидия Котлярова вспоминают Александра Балацкого: не уберег-таки себя Саша в разведке под Баксаном. Но в сердцах друзей он живет.

В памяти сердец живут и наши побратимы — Микулаш Данько, павший в бою за город Проскуров, Клемент Медо, что погиб на Дукле. Штефан Малик, тоже не дождавшийся победы.

Уже после войны мы узнали кое-что о дальнейшем боевом пути Малика. Опыт партизанского разведчика вместе с крымской аттестацией открыл Штефану дорогу в ШОН-2 (школу особого назначения) при Украинском штабе партизанского движения. После школы Малик — в десантном отряде А. Садиленко разведотдела штаба Второго Украинского фронта. В составе этого отряда сброшен с парашютом в тыл врага западнее Чехословацкого города Кошице. Здесь действовал в рядах партизан капитана Мартынова. Мужество и геройство, проявленные в боях с гардистами и эсэсовцами, были оценены по достоинству, и Малик становится разведчиком при особом отделе. С документами пленного ефрейтора войск СС Малик проник в шпионскую школу абвера, и, наведя на нее советские самолеты, помог полностью уничтожить ее. Под видом обер-ефрейтора войск СС, сопровождающего в Германию сынка погибшего полковника, Малик вместе с юным партизаном Иржи Томаном пробрался в офицерский вагон берлинского поезда. На одной из станций вагон взорвался, а Малик и Томан, уничтожив еще четыре офицерских вагона в других поездах, благополучно возвратились в свой отряд. Таких операций на счету Штефана Малика много. Проник он и в особо секретную школу гестапо. Прислал оттуда два важных сообщения. Но… кем-то преданный, был схвачен гестаповцами, подвергнут зверским пыткам и, никого не выдав, пошел на расстрел.

— Светлую память героев, павших в боях за честь, свободу и независимость Советской Родины, почтим минутой молчания.

И тысячи людей стоят в безмолвии. Над толпой нависает тишина — глубокая, как память о боевых друзьях, торжественная и величественная, как сама Победа.

К микрофону подходит словацкий гость. Вся его грудь в орденах.

— Драги приятели! Советски друзья! Горячее приветание вам од словаци-побратимов, од рабочих, инженеров и ударников Пражского завода стоматологического оборудования и од усех людей социалистической Чехословакии.

Уже первые слова оратора, зазвучавшие для многих так знакомо, всколыхнули людскую толпу:

— Это Жак, ей-богу, Юра Жак! — раздались возгласы.

А Жак продолжает:

— Вы, драги советски приятели, научили нас по-настоящему любить родину, а ненавидеть ее врагов. Научили боротись, ако треба. При полному доверии прийняли нас до свого строю. Поставили рядом. А кдо стояв на тех рядах?! Прославлени партизани, таки ако Петр Ямпольский та Федор Федоренко, Мирон Егоров та Микулаш Сорока, Василь Буряк, Микулаш Шаров, Александр Старцев, Василь Бартоша… Драги приятели! Кдо на свете не знае севастопольцев? Аки они смелеви, аки геройски. А вы поставили нас на один ряд з севастопольцами. И мы побраталися з Григорием Гузием та Володимиром Марковиным, Алексеем Калашниковым та Александром Балацким. Ако ж цим не гордитысь, драги друзья! Мы гордимось, и мы щиро-щиро дякуемо вам, советским приятелям. Спасибо! Спасибо! И ще спасибо!