Побратимы - [19]

— А зачем, милый? Я что, по-твоему, баклуши бил или учился? У меня весь конспект вот тут, в сельсовете, — он тыкал себя пальцем в лоб.

— Ну тогда сделай милость, знаток военного дела, прикажи своему сельсовету, чтобы он другим не мешал готовиться к экзаменам.

Во вторник до обеда мы сдавали матчасть, Генка вызвался отвечать первым, без подготовки. И получил пятерку. Капитан Бадамшин поздравил его и поставил всем нам в пример. И после обеда на вождении Карпухин снова отличился. Танк провел, как говорится, без сучка, без задоринки. Председатель комиссии, подполковник из штаба, тут же объявил Генке благодарность.

Генка так и засиял, засветился.

— Слухай, чудило, — сказал я Генке его же словами, — как же насчет праздника?

— Это ты к чему?

— Нет, не рыцарь ты, Генка, — я старался испробовать весь набор слов, какими он когда-то предлагал мне арзамасско-крыжопольскую отраву, — ведь такой успех можно бы и отметить по русскому обычаю.

— Разыгрываешь, да? Карпухина разыгрываешь? Эх ты, друг-приятель… Ты вот попробуй сдай, как Карпухин, вождение, а потом разыгрывай. Потом даже предлагай как угодно и чем угодно отметить… И я соглашусь, не думай, Карпухин с удовольствием выпьет с тобой целый графин этого… как его, квасу. Квасу! Понял? И все!

Я рассмеялся.

— Весело? Да? Посмотрю, как ты танк проведешь, — не успокаивался Генка.

Вечером в лагерной ленкомнате были вывешены взводные боевые листки. В нашем боевом листке в числе сдавших на «отлично» первые экзамены значилась и моя фамилия.

— Поздравляю от лица службы и от себя лично, — Генка стиснул мне руку. — Про это событие, старик, не грешно бы тебе заметочку сочинить в солдатскую газету. Я сам отправлю в редакцию. Теперь же тебя снова начали печатать.

— Нет, не стану писать. Нескромно про самих себя.

— Гляди, тебе виднее. Только печатные труды тебе нужны, не мне. Упустишь время, а в Союз писателей с каждым годом все труднее, предвижу, вступить будет…

* * *

Вот и позади экзамены. Генка почти по всем предметам получил пятерки. За политподготовку ему объявил благодарность майор Носенко. Срезался он на строевой подготовке. По команде «Кругом — марш!» через правое плечо повернулся. Вот тебе и сельсовет! Четверку, да еще с натяжкой!

Впрочем, и мне своя четверка досталась. По противоатомной защите, будь она неладна. Не уложился в норматив, надевая индивидуальные средства защиты.

Ну да что горевать, результат все равно — что надо, как, впрочем, почти у всех наших ребят. Прапорщик Альхимович от наших экзаменационных отметок был в восторге.

— Вот так грамотеи, право слово, грамотеи, — твердил он, просматривая сводные ведомости. — Пятерки да пятерки. Четверок раз, два и обчелся. Какой солдат пошел в армию, надо же, все со средним да со среднетехническим…

Поздно вечером в пятницу мы возвратились на зимние квартиры. Город встретил нас россыпью огней, многоголосьем шумных улиц. Колонна машин проследовала мимо нашего дома. И мне показалось, что у раскрытого кухонного окна стояла мама… На всякий случай я помахал рукой.

На следующий день перед строем батальона был зачитан приказ командира части. Всем нам присваивалась квалификация механиков-водителей и звание «ефрейтор». Тут же на построении командир представил нам наших новых начальников — офицеров, прибывших за нами из Северной группы войск. Вот, значит, куда едем!

— Теперь можешь меня поздравить, ефрейтор Климов, — Генка вскинул руку под козырек и замер по команде «Смирно».

— А ты меня?

— Само собой… Слухай, старик, сколько ступенек нам осталось до маршала бронетанковых войск?

— Не считал.

— И правильно. Чего их считать? Прошагаем — сочтем. Ты готов?

— Спрашиваешь…

21

И еще одна радость ждала нас с Генкой в этот день. После обеда нас вызвали в ротную канцелярию, и командир роты вручил нам первые в жизни увольнительные записки. До двадцати четырех ноль-ноль.

— Прямо сейчас и можно идти, товарищ капитан? — с детской непосредственностью спросил обрадованный Генка.

— Прямо сейчас можно идти. Желаю успехов. Проведете последний вечер с родителями…

Мне показалось, что он хотел сказать совсем не то. Может, хотел напомнить… Не надо, товарищ капитан. Прошлое не повторится,

Мы идем по Средневолжанску. Мимо садов, огороженных зелеными заборами, и мимо розовых домов с балкончиками и лоджиями, мимо нового здания Государственного цирка с крышей, как тулья армейской фуражки, мимо похожего на гигантский ангар Дворца спорта. По Чкаловской спускаемся вниз к Волге и возле кинотеатра «Волна» (сколько раз строгие, как мумии, контролеры выдворяли нас, безбилетников, отсюда и сколько раз мы, обманув их бдительность, все-таки ухитрялись смотреть кино без билетов!) выходим на набережную, на Волжский проспект. Это наша улица. Тут мы родились, выросли. Отсюда ушли на службу…

Ох, как расплеснулась ты, Волга-матушка! Под самым парапетом пляжи. Сейчас они опустели: прохладно, не искупаешься…

Мы не спеша шагаем по набережной, всматриваемся в лица встречных, сидящих на лавочках, в надежде увидеть знакомых. Но увы!

Над водным простором мечутся беспокойные чайки. На том берегу, у самого уреза воды, дымят костры рыбаков. Натужно шлепает плицами по воде старый колесный работяга — буксир. Мы его сразу же узнали — «Пермяк». А навстречу ему мчится белый горделивый трехпалубный «Юрий Гагарин». Вся средняя и верхняя палубы машут городу руками. И мы, сняв фуражки, отвечаем им. В добрый путь, счастливого плавания, люди!..