Побратимы - [20]

Одновременно смотрим на часы. Шестнадцать без двадцати. Пора домой. Сегодня короткий день, и, должно быть, дома уже все в сборе. У зеркальной витрины «Синтетики» на минуту задерживаемся. Оттуда, из-за радуги женских косынок, на нас внимательно смотрят два бравых ефрейтора с танковыми эмблемами в петлицах. Мы, не сговариваясь, отдаем им честь (они нам тоже) и, как на строевом плацу по команде сержанта Каменева, поворачиваем направо.

Вот и наш дом… Наш подъезд… Наша лестничная клетка… Карпухиным — один звонок. Климовым — два звонка. Генка нажимает два раза. В коридоре щелкает выключатель, шаркают, приближаясь, шлепанцы. Дважды клацает ключ в замке, и на пороге — мой отец. Мы вскидываем руки под козырек.

— Валера, Гена! — радостно восклицает он и пытается обнять сразу обоих. — Солдатики вы мои! Лиля, Елена Петровна, Алексей Иванович! — прямо как у нас на вечерней поверке, выкрикивает отец в раскрытую дверь.

К нам навстречу, не давая войти в квартиру, бегут наши милые родичи… Объятия, радостные всхлипы матерей… А у меня комок в горле. Ни слова не могу выговорить.

— Ах, батюшки, ах, батюшки, — запричитала тетя Лена, прижимаясь к Генкиному мундиру. — Радость-то какая… Солдаты наши пришли.

— Слухайте, дорогие наши родители, может, для этого дела — имеются в виду объятия и поцелуи — нам лучше в дом войти? — предлагает Генка. — Какие у вас на сей счет предложения?

А спустя полчаса, после обязательной в таких случаях суеты, вся наша одиннадцатая квартира восседала за столом в большой комнате Карпухиных. За настоящим праздничным столом — с цветами и селедкой, с тонко нарезанным лимоном, со студнем, хреном, горчицей, непременной любительской колбасой и российским сыром, с пельменями…

— Богато живете… — заметил Генка. — Шикуете, можно сказать.

Алексей Иванович пошарил взглядом по столу и с укоризной сказал жене:

— Чего ж ты, мать, главное-то забываешь? Ставь, не жмись…

— Ах, батюшки, — снова перешла на фальцет тетя Лена. — Забыли мы с тобой, Лилечка, совсем забыли… Сичас, сичас… — И затрусила на кухню.

— Ну, докладывайте, служивые, рапортуйте родителям, — растягивая слова и по-волжски окая, обратился к нам Алексей Иванович. С такими словами он обращался уже трижды, но только я или Генка начинали свой рассказ, как Алексей Иванович моментально перебивая нас и начинал высказываться сам. Это повторилось и на сей раз.

— Видал, Вань, каких молодцов вырастили для Красной нашей Армии? А?

— Отец, — попыталась остановить его тетя Лена, — ты зубы-то перестанешь заговаривать? Наливай-ка лучше.

— Постой, мать… — у Генкиного отца слезились глаза от радости. — Не перебивай. Ты смотри, Иван Васильевич, и прослужили-то без году неделю, а, гляди, при галстуках, по лычке на погонах. Начальство! Ну, рассказывайте, рассказывайте, ефрейтора… Как служба? Что там ваши командиры про международную обстановку говорят?.. Вам, думаю, больше толкуют, чем нашему брату. Верно, Вань?

Генка толкнул меня в бок и прошептал:

— Слухай, батя весь в меня, не находишь?

— А ты вслух, вслух говори, сынок, не учись шептать на ухо, — сразу же отреагировал Алексей Иванович. — Ну, давайте-ка, за здоровье ефрейторов. — Увидев, что Генка наливает в стопки крюшону, искренне возмутился — Э-э, сыночки, так дело не пойдет… По такому случаю да чтоб крюшон пить… Ет вы не настоящие, выходит, солдаты, — совершенно категорично заключил старший Карпухин. — Как ты считаешь, Вань?

— Алексей Иванович, не надо ребят принуждать. Они сами знают…

— А на фронте как было дело? Сам же говорил, на каждый день наркомовская стопка, вынь да положь…

— Па, — взмолился Генка, — не будем мы пить ничего, кроме крюшона. Не положено…

— И-эх, мать честная, ну и жизня, как я погляжу, у вас. Не положено… А чего ж положено? Ать-два? Левой, правой? И-эх! При встрече с родителями крюшон пить… Иль боитесь, что нам этого добра, — он поднял рюмку, — меньше достанется? Не бойтесь. Верно, Вань? А ты поговори, поговори с ними, Иван Васильевич. Пусть расскажут, что и как… — Алексей Иванович, крякнув, выпил водку и потянулся вилкой за лимоном…

Матери не спускали с нас глаз. Они мало внимания обращали на захмелевшего Алексея Ивановича, вполголоса переговаривались между собой. До слуха долетало: «Геночка поправился, а Валера вроде похудел». Через минуту: «Валера поправился, Геночка похудел»…

— Чего ж вы, в самом деле, молчите? — укорил нас мой отец.

— Во-во, — подхватил Алексей Иванович, — вправь им мозги, Вань, я уж сколько бьюсь с ними…

— Трудновато приходится, Валер?

— Всякое бывает. Привыкли.

— Как дисциплина?

— Нормально.

— Благодарности имеете?

— Есть малость.

— А взыскания?

— Тоже были…

— За что?

— Вот за это самое дело, дядь Вань, — сообщил Генка, показывая на бутылку.

И мы все без утайки рассказали про учреждение, которым заведует добродушный капитан Семин. Матери заохали, завздыхали. Алексей Иванович перегнулся через стол в нашу сторону. Отец переменился в лице.

— Понятно, почему вы ни разу дома не появлялись. А мы тут думаем-гадаем… Я Алексею Ивановичу все международным положением объяснял… Боевая, мол, готовность у ребят… А вы там водку хлещете, под арестом сидите! Не ожидал…