Побратимы - [2]

Около сельсовета полукругом сидели колхозники. Среди них был отец Эльмурзы и дедушка Закарья.

— Посмотрите, какой закат! А какие тучи в горах! Ох, сегодня ночью и дождь будет, — сказал аксакал[3] Закарья и, заметив Эльмурзу, подтолкнул локтем Темиргерея.

— Можно тебя, отец, — тихонько позвал Эльмурза.

Темиргерей поднялся и степенно вышел из полукруга.

— Что случилось?

— Ничего не случилось. Завтра иду в армию.

Темиргерей откашлялся и расправил усы.

— Призывают, значит. Когда являться?

— Завтра в двенадцать.

— Так чего стоишь, ягненком прикидываешься. Иди и скажи матери: пусть ужин готовит. Я с людьми приду.

Эльмурза поспешил к дому. На улицах было людно. Женщины стояли у ворот и вели разговоры о тех, кто уезжает, об их невестах.

Во дворе, у летней кухни, он увидел мать. Сказав ей, что отец придет с людьми, он спросил, где Марьям. Мать ответила, что Марьям работает с утра.

Ловко перемахнув через плетень, Эльмурза увидел Марьям. Превозмогая усталость, она с каким-то отчаянием месила в яме глину.

— Отдохни, — подойдя к ней, сказал Эльмурза.

Марьям смахнула со лба капельки пота и глянула на него:

— Пока ты ездил, смотри сколько глины я приготовила на завтра. На весь день хватит.

— Глина на завтра не нужна. Я ухожу в армию.

— Знаю… Как только ты уехал, я пошла сюда. Думала, в работе забудусь. И все равно на сердце так тяжело, словно камень лежит.

Марьям опустилась на землю и печально сказала:

— Что ж, ничего, свое гнездо все равно вить надо…

Я с Манапом, с братишкой, дострою.

Эльмурза сел рядом.

— Тяжело тебе будет. Понимаю…

На глазах Марьям появились слезы.

— Только не плакать, — Эльмурза положил свою широкую ладонь на ее руку.

Марьям прижалась головой к его груди и тихо сказала:

— Коротким было наше счастье…

Далеко в горах вспыхнула первая зарница. Вслед за ней донеслись глухие раскаты грома. Ветер зашумел в листве, раскачивая тонкие вершины деревьев.

II

Проводы затянулись до поздней ночи. Эльмурза спал плохо. Марьям часто ворочалась с боку на бок. Среди ночи он шепотом спросил:

— Что с тобой?

Она осторожно приложила его руку к своему боку и прошептала:

— Это он… Он… с тобой прощается…

Эльмурза уловил глухие толчки ребенка. Поблизости гремели раскаты грома. Молнии то и дело заглядывали в окно. «Сын будет… Обязательно сын, — подумал Эльмурза. — Ни грома, ни молнии не боится — настоящий джигит!»

На рассвете пришел крепкий сон, однако выспаться Эльмурза не удалось. В седьмом часу утра его разбудил отец.

— Вставай, люди пришли. Неудобно перед народом, — как бы извиняясь за то, что рано разбудил сына, сказал Темиргерей.

Вошла Марьям, внесла таз и кувшин с водой. Она была в праздничном платье. Белая шелковая шаль покрывала ее голову и плечи, длинные черные косы и пополневшую фигуру. Эльмурза вспомнил, что в день Первого мая Марьям была в этом же платье.

«Для меня нарядилась. Хочет, чтобы мне было приятно», — подумал Эльмурза.

Когда он вышел из спальни, родные, друзья и соседи уже толпились в комнате. С каждым из них Эльмурза поздоровался за руку.

Вошли музыканты.

Темиргерей налил в пиалы вина и угостил музыкантов. По его просьбе они заиграли песню о юном народном герое Айгази, который по совету матери за одну ночь исполнил три долга чести: достал коней для друзей, настиг врага — князя, убийцу отца, — и отнял похищенную им свою невесту. Во время исполнения песни Темиргерей недовольно поглядывал на Эльмурзу, занятого разговором с соседом.

Затем кумузист [4] поблагодарил хозяев за радушный прием и так же, как и вчера на проводах, слово в слово повторил:

— С большим удовольствием сыграли бы еще, но… Нас ждут в других домах.

Как и накануне, ему никто не возразил и не стал упрашивать побыть еще немного. Все знали: проводы идут во всех концах селения.

Когда музыканты ушли, дед Закарья, исполнявший обязанности тамады, сказал:

— Люди храбрых сердец, садитесь за столы. Темиргерей, наливай вино. Хочу слово сказать.

Все шумно уселись.

— Я вот что хочу сказать, — окинув взглядом гостей, продолжал дед Закарья. — Я давно не беру в рот вина. Возраст не позволяет. Сегодня же за Эльмурзу выпью. И раньше я любил его, а теперь горжусь им. Давайте выпьем за Эльмурзу.

Все взяли пиалы и встали, только Темиргерей продолжал сидеть с суровым и сосредоточенным видом.

— А ты что, Темиргерей, сидишь мрачней тучи? За родного сына выпить не хочешь? — строго спросил дед Закарья.

— За родного сына выпью. Только прежде одну быль расскажу. Посади людей. И ты, Эльмурза, послушай.

— У моего приятеля — казака, председателя колхоза из станицы Гребенской… Мы с ним вместе в гражданскую партизанили и побратимами стали, — начал Темиргерей. — Так вот у него было два коня. Оба добрые, красивые и по своим достоинствам с первого взгляда казались одинаковыми, но в деле разные, как небо и земля. Один конь с места трогал умеренной рысцой и так шел всю дорогу. Другой — брал горячо и красиво. Седок, выбравший этого коня, чувствовал себя сперва как на седьмом небе, а в пути плакал. Конь оказывался никудышным, норовистым и редко кого доставлял до места назначения без неприятностей. Вот какие кони бывают. А с первого взгляда кажутся хорошими. Ну а теперь давайте выпьем. Чего же ты, сосед, задумался? Или быль моя не понравилась?