Побежденный - [60]

— Нужно полностью ощущать легкий цветочный букет этого вина, — сказал Убальдини официанту с легкой укоризной падшего ангела, философски привыкающего к гнетущей температуре земли. — А это возможно лишь когда язык от холода лишается чувствительности. И вот в первый миг его оживания впервые ощущается превосходный аромат, пробужденный природным теплом во рту. Чувствуется, как он скапливается в носоглотке, и им можно наслаждаться, будто ароматом духов, мимолетно уловленным на загородной прогулке. А при этой температуре, близкой к точке кипения, «чинкветерре» напоминает крепкое бордо, взгромождается на язык, будто старуха, царапающая нёбо своим зонтиком.

Донельзя смущенный официант заявил, что бутылка пролежала на льду целый день.

— Целый день — это слишком долго! — в гневе выкрикнул Убальдини. — «Чинкветерре» — вино с тонким букетом, не подлежащее перевозке. Оно словно редкая тропическая птица, которая сникает и гибнет в неволе, оперение ее тускнеет, пение превращается в карканье. Стоит сейчас открыть бутылку, и по вкусу это будет пахнущая пробкой холодная вода. Унеси ее и подсунь вон тому американскому генералу. Скажи, что это очень сухое редкостное вино, и сдери с него двойную цену. Барыш положи в карман. Генерал будет в восторге, американцы любят все неумеренно дорогое, пусть и никчемное. С удовольствием буду наблюдать за ним, меня неизменно развлекает человеческая глупость. Потому и люблю свою работу. Только сперва принеси мне бутылку лучшего «лакрима кристи». Жаль, я настроился на «чинкветерре», но будет неплохо посмаковать для разнообразия нектар из гроздьев, которые получали питание из недр планеты, из отстоя уничтожившей Помпею лавы. У этого вина замечательно сильный привкус железа и вулканического пепла, резкость блестящей карикатуры. Чего стоишь? Ступай, неси бутылку.

Официант, разинувший рот от восхищения столь захватывающим, хоть и непонятным красноречием, тупо глядел на полковника, потом внезапно вернулся на землю, к исполнению своих обязанностей.

Убальдини пожал плечами.

— И еще что-то говорят о просвещении масс! Этот малый наверняка не понял ни слова.

— Можно, я начну? — спросил Валь ди Сарат.

— Тебя же еще не обслужили, — заметил полковник.

— Я имею в виду мой рассказ.

— Ах, да. Твой рассказ. Какая погода на побережье? Я слышал, паршивая.

Валь ди Сарат, вспомнив, что несколько ночей подряд жертвовал сном, тем более о временной глухоте от безудержного завывания сирены, допустил в свой тон легкую нотку раздраженности.

— Ты же, вроде, считал это дело срочным?

— Нет, — ответил Убальдини. — Ни в коей мере. Ничто не является таким срочным, как тебе кажется. Поспешность присуща подчиненным. Настоящий начальник никогда не спешит и удивляется только ожидаемому.

— Даже в вопросе жизни и смерти?

— Мой дорогой мальчик, «скорая помощь», на которой работают подчиненные, мчится по улицам, создавая опасность для прохожих, чтобы доставить в больницу пострадавшего. А блестящий хирург в больнице медлит.

— А если пациент умирает?

— Значит, на то воля Божья. В таких вопросах я фаталист.

— Ну что ж, в таком случае не стану рассказывать.

— Не глупи, мой дорогой, прошло достаточно времени, чтобы ты стал излагать свои сведения, не выглядя при этом слишком уж подобострастным — только говори помедленней.

Валь ди Сарат молчал. Убальдини бросил резкий взгляд на племянника.

— Теперь ты надулся. Это еще хуже, чем рвение. Не обижайся, мой мальчик, что учу тебя работе таким вот образом. Я верю в твой разум и знаю, что, раздражаясь этой моей манерой, ты усвоишь немало ценных уроков.

— Да пойми ж ты наконец, — вспылил Валь ди Сарат, — что твоя работа меня совершенно не интересует. Когда это дело будет завершено, уйду в плавание. Я это твердо решил, так что давай схватим этого человека побыстрее.

— Всему свое время, — ответил дядя, набрасываясь на поставленную перед ним грудку индейки. — Нетерпение явственно выдает твою неопытность. Возьми бизнесменов, которые преспокойно распродают весь мир друг другу. Когда двое из них встречаются для обсуждения, как разорить третьего, они заказывают обед. За аперитивом говорят о гольфе. За закусками — о рынке акций. За мясом — о женщинах. За сыром злословят об общих знакомых. За бренди рассказывают непристойные анекдоты, и лишь когда один из них поднимается, чтобы идти на другую встречу, они в нескольких словах формулируют дьявольски сложный план, и судьба их отсутствующего конкурента решена походя и бесповоротно.

То же самое с государственными деятелями. Встречаясь для обсуждения договоров, девяносто процентов времени они проводят на банкетах или в опере, начинают питать неприязнь друг к другу. Лишь в последний день этого недельного ритуала окунают перья в чернильницу и подписывают документ, а у людей меньшего ранга на это ушло бы всего пять минут. Но они знают: человеку, чтобы быть значительным, необходимо публично наслаждаться возможностью расточать время. Индейка великолепная, а вино, хоть и недостаточно выдержанное, вызывает воодушевление и нетерпеливость, особенно подходящие для сегодняшнего вечера. Скажи мне, рыжеволосые женщины привлекают тебя или отталкивают?