Побежденный - [57]

Ганс поглядел на Шерфа с восхищением.

— Знаешь, когда ты был под моим началом, я бы ни за что не доверил тебе дела, требующего такой смелости и инициативы.

— А я, — ответил Шерф, — ни за что не поверил бы, что женщина может играть роль в твоей жизни. Вот так. Жизнь полна неожиданностей, и обстоятельства меняют людей.

Он ненадолго задумался и добавил:

— Даже нацистов.

9

Вскоре после полудня, когда автобус проезжал мимо Фаллоники, его на большой скорости обогнал джип. Валь ди Сарат, сидевший рядом с водителем, проехал в нескольких футах от Ганса. Оба не заметили друг друга. Происходило все так, будто театральная труппа отыграла в Специи и Ливорно и теперь ехала в Рим снова разыгрывать свой спектакль.

Полиция и карабинеры усиливали поиски к югу от Специи, когда Ганс приехал в Рим. Ему помогли сойти пассажиры, горевшие желанием выразить признательность mutilato della guerra[58]. Все они были в приподнятом настроении, потому что эвакуировались и теперь возвращались домой после долгого, мрачного периода опасностей и разлуки. Ступив на священную землю родного города, они лили слезы и пели «Stornelli». Ганс слегка улыбнулся, помахал им рукой и медленно пошел по улицам.

Залитые ясным вечерним светом здания отбрасывали громадные тени. Стены, чистые и величественные, как струнная музыка, теплые, но отчужденные, словно бы погрузились в глубокую безмятежность. Ангелы на церквах улыбались, ямочки на их щеках оттеняла дразнящая игра света и тени. Надписи на свитках пророков были удивительно четкими, буквы, глубоко вырезанные в сером камне, чернели. В это время дня глаз радовали мельчайшие тонкости, изящные детали архитектуры, окутанные чистейшей атмосферой начинающихся сумерек. Рим лежал словно зрелый плод на блюде холмов, и держаться за жизнь стоило.

Виа дель Аспромонте оказалась не в мрачных кварталах за Тибром, как ожидал Ганс, а в центре оживленного делового района, в нескольких шагах от безобразного Алтаря Нации с белой колоннадой, известного туристам как «Свадебный торт».

Извилистая улица пролегала среди беспорядочно расположенных домов. Пятнадцатый номер представлял собой типично римский парадокс, сверхсовременное, залитое неоновым светом учреждение, грубо встроенное в крыло guattrocento palazzo[59], часть стен которого в свою очередь состояла из замшелых камней какой-то явно дохристианской постройки. Поначалу Ганс усомнился, что адрес верен. Он взбирался по стольким винтовым лестницам, что, естественно, взирал с каким-то недоверием на эту режущую глаз современность. Но потом одумался.

Учреждение представляло собой пароходство, именуемое «Компания Монтес и Майер», в испанское название входила немецкая фамилия. Как ни странно, в окне были плакаты с рекламами путешествий, а среди них большая модель пассажирского парохода и маленькая — сухогруза. Ганс пригляделся к ним. Прекрасное белое пассажирское судно, блестящая игрушка, напомнило Гансу о детстве. Видимо, от него пахло лаком. Ганс присел, чтобы разглядеть его с близкого расстояния. Мастер вставил настоящие стекла даже в самые труднодоступные иллюминаторы, система тонких канатов была точной до мельчайших деталей. Масштабу соответствовали даже палубные доски. Ганс взглянул на нос. Судно представляло собой пароход «Президент Падилья Лопес» из Буэнос-Айреса.

Он поглядел на грузовое судно. Далеко не столь красивое, однако более проникнутое морским духом, более романтичное. Высокая дымовая труба с яркими красными и желтыми полосами обладала несколько трогательным достоинством знаменитости, тягостно переживающей отход от дел. Этой трубе было позволительно брюзжать, бросать укоры современным приземистым, скромным трубам; она была почтенного возраста, обладала авторитетом. Судно было приписано к Барселоне и называлось «Фернандо По».

Внезапно Ганс поднял взгляд и увидел, что из глубины помещения на него устремлены светло-голубые глаза. Ошибки не было. Ганс вошел внутрь. Тот человек молча глядел на него. Из-за портьеры появился невысокий смуглый помощник и спросил Ганса, нужно ли ему что-нибудь. Ганс ответил на своем курьезном итальянском, хотя по акценту понял, что смуглый тоже иностранец.

— Я приехал от синьора Мюллера из Специи. Смуглый пристально поглядел на него.

— От синьора Мюллера? Как он поживает?

— Сейчас он в Ливорно, у синьора Зандбека. Смуглый глянул на молчаливого зрителя, тот открыл дверь и, не сказав ни слова, жестом пригласил в нее Ганса. Смуглый скрылся за портьерой.

Ганс с голубоглазым поднялись на второй этаж и вошли в изящно обставленную приемную.

— Я узнаю, сможет ли он вас принять, — сказал голубоглазый по-немецки.

— Кто?

Голубоглазый улыбнулся и вышел. Оставшись в одиночестве, Ганс оглядел комнату. Она была непритязательной, однако весьма уютной. Свет был рассеянным. На первый взгляд она выглядела идеальной приемной для приличной компании с твердым финансовым положением, однако Гансу показалось, что в ней есть нечто неблаговидное или непонятное. Вся обстановка создавала впечатление, будто служила для сокрытия чего-то. Однако задуматься над этим Ганс не успел, потому что голубоглазый вернулся и сказал: