Побежденный. Рассказы - [102]

Кордобано медленно подошел к избранному месту и уставился на быка. Бык придвинулся на дюйм-другой, остановился. Кордобано, стоявший, сведя вместе ступни, вызывающе выпятив бедра вперед и опустив подбородок, словно скрипач на скрипку, приготовился вознести бой с недостойным противником на уровень трагедии, если только удастся. И тут на арену ворвался жуткий порыв ветра, первый предвестник грозы. Куривший в кальехоне Рафаэлито вскинул голову и угрюмо окинул небо взглядом знатока. Пока что оно было голубым, но вдали виднелась белая тучка, черневшая но краям. Он скривил гримасу.

Порыв ветра подхватил мулету Кордобано и отнес назад, словно плащ скачущего всадника. Бык увидел это движение и побежал посмотреть, что там такое. Остановился, как вкопанный, возле Кордобано. Тот, угрюмо морщась, отвернулся от быка с полнейшим пренебрежением.

— Почему не смотришь, что делаешь? — закричали сидевшие среди зрителей голландские туристы.

Бык пошел в атаку и отбросил Кордобано корпусом в сторону.

— Что мы говорили тебе? — закричали голландцы по-голландски.

— Надеюсь, водительских прав тебе не выдали, — выкрикнул кто-то.

Кордобано испробовал серию быстрых, неудачных вероник, однако бык превосходно тормозил, но совершенно не развивал скорости, что делало эти приемы в высшей степени опасными. Раздалось несколько слабых «оле», исключительно от туристов, поскольку это слово звучало так, будто они напоминали уходящему официанту, что им нужно молоко для кофе.

— Убивай его! — закричали испанцы, понимая, что с таким коварным животным почти ничего поделать нельзя.

Однако Кордобано не хотелось этим ограничиваться. «Понтиак» превращал его в неудачника, и он стремился показать себя героем. Закончив серию пассов медиавероникой, он гордо отошел от противника с намерением исполнить несколько манолетин, во время которых тореро отворачивается от быка, поднимая мулету над рогами, когда бык проносится мимо. Первая оказалась на удивление удачной и вызвала первое полноценное «оле» за весь день. Однако по внезапно скривившемуся лицу Кордобано все поняли — во время второй произошло что-то неладное. Что именно, стало ясно, когда Кордобано повернулся. Непредсказуемый бык, внезапно мотнув головой, сорвал зад брюк матадора и теперь, чувствуя какую-то помеху, расхаживал по арене, пытаясь стряхнуть с рога кусок зеленого шелка.

— Чудо, до чего непристойно! — воскликнула герцогиня, поднеся к глазам лорнет.

— Поистине, он сложен, как древнегреческий бог, — прошептала графиня.

Держаться с прежней надменностью бедняге Кордобано было трудно. Испанская публика готова созерцать голый зад, если поединок превосходный, но северные делегации с их более обостренными представлениями о неприличии заливались неудержимым смехом, некоторые дамы то хихикали, как школьницы, то старательно изображали оскорбленную стыдливость.

Стоило Кордобано шевельнуться, непрочная ткань раздиралась еще немного, и знаменитая кинозвезда сменила темные очки на другие, с более сильными линзами. Оставалось только побыстрее в интересах приличия убить быка и спешить в раздевалку. Кордобано, понявший его нрав, бросил на песок мулету. Бык приблизился, и, подавшись вперед, чтобы нанести coup de grace, Кордобано почувствовал, что последний миг наступил не только для быка, но и для его брюк. Обернувшись мулетой, он принял такой торжествующий вид, какой только смел. Смертоносный удар был изящным, ловким, честным.

Один остроумный горожанин крикнул президенту:

— В интересах приличия наградите его ухом, пусть прикроется!

Президент хмыкнул, однако ничем Кордобано не наградил.

Бык Рафаэлито оказался более подвижным, какое-то время он бесцельно, сердито носился по арене.

— Fuera, fuera! — закричала толпа, уже почти по привычке. Казалось, эти быки обладали всевозможными недостатками. У первого оказался физический изъян, второй был хитрым, а третий не мог сосредоточиться. Правда, он яростно атаковал лошадей, выбросил из седла двух пикадоров, но быстро потерял интерес к своим противникам и побежал искать, кого бы атаковать еще. Гнал бандерильеров до самого бурладеро и даже ударил рогами в барьер, отчего толпа ахнула.

Рафаэлито улыбнулся и посвятил быка кинозвезде, та бросила ему розу, и он демонстративно ее поцеловал. Потом выбрал место подальше от быка, расстелил там носовой платок и встал на него. Толпа зааплодировала. Бык увидел тореро, нагнул голову и пошел вперед, но внезапный сильный порыв ветра, застигший немцев врасплох, подхватил и понес на арену отбросы их пикника, будто стаю саранчи. Промасленные бумажные обертки сосисок смешались с грязными дюссельдорфскими газетами, фольгой и даже несколькими носовыми платками. В нескольких футах от Рафаэлито в морду быку ударил поток белых и серебристых предметов, жиронепроницаемая обертка прилипла к его груди, словно огромная почтовая марка, вечерняя газета с большой фотографией канцлера Аденауэра закрыла ему глаз. Бык яростно метнулся в сторону, оставив стоявшего на платке Рафаэлито в одиночестве и безопасности. Хотя пикадоры ослабили его, бык устремился к барьеру и, совершив невероятный, чуть ли не собачий прыжок, приземлился в кальехоне.