Побеждая — оглянись - [42]

— Может, аланский?

— Может, и аланский! Так что из того? Гунн не скажет тебе.

И подобрали чадь-кольчужники немало оружия, чему рады были, и словили с десяток низких мохноногих лошадей с короткими жёсткими гривами. А пленных гуннов в отместку за деяния их изрубили кольчужники мечами и топорами. И вместе с телами прежних, побитых здесь, сунули в ближней речке под лёд.

Два дня по следу кочевника шли. Не могли догнать, даже в спину последнему гуннскому всаднику посмотреть не могли; только и оставалось, что лицезреть остывшие «яблоки» конского навоза на снегу... На третий день решили оставить погоню: петлял след, уходил из стороны в сторону, раздваивался и сходился вновь, но в степи всё дальше уводил. Не принимал гунн открытого боя. Злились риксы, злились нарочитые. Кони, лишённые привычного корма, были голодны, шли вяло.

Поразмыслив, сказал Нечволод-десятник:

— Не из страха избегает встречи с нами Аман гул. Это хитрость, на которую мы поддались. Завлечёт нас в привычный себе простор, измотает, а потом обложит конницами со всех сторон. Числом-то превосходит он. Кони наши, смотрите, устали, давно спотыкаются. А гуннские лошадки — вон они! Весело идут. Там из-под снега пучок выхватят, здесь копытом прошлогоднюю травинку выбьют.

Согласились с этими словами кольчужники:

— Угорь от берега не далеко ползёт. Время возвращаться.

И тогда повернули вспять.

Не прекращался в степи ветер, с утра до вечера мел белёсую позёмку по тонкой корочке наста. А кое-где оголил ветер землю. Поэтому рябила снежная степь тёмными проплешинами, над которыми возвышались примятые жёлтые пучки ковыля. И не было поблизости ни одного привычного дерева. Лишь серое небо низко несло терзаемую ветром завесу облаков.

Однако поздно собралось возвращаться антское воинство.

Кольчужники Леды, что шли замыкающими, первыми приметили у мглистого окоёма две чёрные точки — точки разрастающиеся, похожие на низкие тучки. Вскоре в их очертаниях наметились грозные конницы. И путь этих конниц пролегал широким охватом Веселиновых дружин.

Помрачнел Леда Ведль. И помрачнели его рослые воины-летты.

Домыслав сказал полуденным риксам:

— Нечволод-то, кажется, рад, что нрав оказался.

А доблестные кольчужники, слышавшие эти слова, ответили:

— Десятник предстоящей битве рад! Мила ему битва. Мы знаем, он ждал её. И меч у десятника острее всех. И конь его ухожен лучше, и злее, рикс, чем твой конь.

Также и Сащека среди обеспокоенных весел был. Один длинный ус он жевал, другой ус ладонью к бритому подбородку приглаживал. Посмеивался Сащека, Мохонский князь:

— Погуляли мы в поле, дружина, потоптали снег. Не гости, не хозяева, послушаем теперь речи степняка. Очень уж хотелось нам те речи послушать. Три дня искали, внимали ветру, три дня искали, вокруг себя смотрели, да только ветер слышали, да только небо видели... Пришёл желанный. А мы уже, дружина, не веселы! Кто-то лес глазами ищет, кто-то скрип ветвей слышит. А кто-то готов впереди зайца бежать... А услышим-ка мы топот копыт да развернёмся лицом к полчищам гуннским, да своё слово скажем — грозное слово сокрушителя врагов...

Оглянулись риксы на свои храбрые дружины, лес копий увидели. Заслонились от ветра и услышали скрип сотен седел. А глаза у воинов были к окоёму обращены — под небо серое, под небо низкое, степное.

Идёт! Идёт степняк! Не то копыта всё ближе стучат, не то сердце чьё-то рядом бьётся. И темнеют, сходятся, хороводят тучи над головой. Слышали? Новое в степи нынче половодье! Только близится весна, а снег уже скомкан, рыхл, побит копытами. Две реки, сотрясая округу, широким охватом от края до края разлились. Вот-вот сойдутся у железного острова, у острова, гордым ясеневым лесом поросшего.

Своему десятку крикнул Нечволод:

— Веселей гляди, дружина!

Но совсем другие кольчужники отозвались:

— И нам так скажи, Нечволод!

А многомудрый Леда не одобрил, наставлял нарочитых:

— Не время для веселья! Про буйство своё забудьте. Холоду! Холоду напустите. Оттого в тепле сохранится кровь, — седой бровью повёл на десятника Леда-рикс. — Не ко времени весел ты, будто девами окружён. Среди них была бы весёлость твоя на пользу. И преждевременна смелость твоя. Как бы после не узнать времени страха, как бы не пригорюниться!

Усмехнулся Нечволод:

— Осторожен ты, вижу, проливатель крови. Всё загадываешь наперёд. Но осторожничать время прошло; пришло время надевать кушак нарядный...

Видя, как у Леды темнеет лицо, Бож остановил десятника:

— Не гневайся, леттский рикс, на нарочитых. Скоро будем знать, к месту ли пришлась их весёлость.

Потом, оглянувшись на вотчинных риксов, сказал Веселинов-князь:

— Отразим удар!.. После воздадим по счёту. Теперь же станем здесь, где стоим, и с места не сойдём. Градцем живым станем, четырьмя кольцами. А сами смотреть будем, найдёт ли гунн слабое место. В глаза, в глаза смотреть будем!

Тогда стали дружины, как Бож велел, — четырьмя кольцами.

Внешнее кольцо: чадь-кольчужники с тяжёлыми копьями против первого — сокрушительного — удара конниц. Древка крепкие в мёрзлую землю упёрли и склонили остриями кнаружи. Сами широкими щитами прикрылись, обнажили мечи.