Побережье Сирта - [19]

— К черту, Фабрицио! Уважай хотя бы сон людей, занимающихся серьезными делами. Иди, развлекайся… Дай мне поспать.

Фабрицио, однако, ретироваться не собирался. Угрюмо отгородившись одеялами от колючего воздуха, я с откровенной враждебностью наблюдал, как он порхает по комнате, открывает окна навстречу студеному утру, рассматривает разбросанные на моем столе карты Сирта.

— Брр!.. Не очень-то тепло у тебя, Альдо… Я смотрю, тут тонкая работа… Это было, конечно, я уверен, весьма увлекательно… Патрульная линия… — подчеркнул он с пафосом, с любопытством поглядывая на карту. — Думаю, однако, с Марино вы не рискнули заплыть за нее. Вы, вероятно, не слишком удалялись от берега, — сказал он, с хитрым видом отрывая взгляд от карты.

— Марино знает, что ему надо делать, и в состоянии обойтись без советов мальчишек вроде тебя. Закрой-ка, Фабрицио, это окно; закрой, а то я устрою скандал. Ты, мне кажется, хочешь моей смерти… Я сплю, ты понимаешь, сплю. Похоже, я сейчас вышвырну тебя за дверь, — добавил я не очень убедительным тоном.

— «Вышвырну тебя за дверь…» Любезный брат!.. Что же, ладно, твое дело. У нас еще есть время. Сейчас мы отправимся в путь, и по дороге ты мне все расскажешь.

— Могу тебя заверить, что идти сейчас куда-то у меня не больше желания, чем повеситься. Фабрицио, обрати внимание на эту вот дверь… Видишь ее?

Фабрицио посмотрел на часы.

— Нам с тобой осталось провести вместе еще четверть часа, или мы опоздаем. Так что тебе лучше поспешить.

— Последний раз говорю, катись к черту!

Фабрицио с видом доведенного до предела человека поднял глаза к небу и пожал плечами.

— В конце концов, Альдо, постарайся все же собраться с мыслями. Сегодня ведь церемония.

Не таящая в себе ничего заманчивого перспектива вставания действительно становилась неизбежной. Марино официальным тоном сказал мне два слова об этой церемонии, посвященной памяти павших, которая регулярно проводилась в Адмиралтействе и на которой отсутствие Наблюдателя при Легких вооруженных силах было бы воспринято как скандал. Ворча, я стал собираться. При этом я не мог отделаться от ощущения, что речь здесь идет не просто об исполнении долга. Там должен был присутствовать Марино, так что церемония стала вызывать у меня смутное любопытство.

Дорога в это морозное утро жестко и легко звенела у нас под ногами. Фабрицио вел меня. Затерявшееся в камышах кладбище Адмиралтейства находилось всего в нескольких сотнях метров. Над Сиртом сияло чисто вымытое солнце. По мере того как я шел рядом с Фабрицио, важно шествовавшим в своем самом красивом мундире, настроение у меня выравнивалось. В такое ясное и хрустящее инеем утро, вышагивая по хорошей дороге, испытываешь неподдельное удовольствие от сознания, что ты не мертв.

Мы молчали. Время от времени Фабрицио бросал на меня взгляд сбоку. Его любопытство явно подыскивало предлог, чтобы расспросить меня. Мы поднялись на небольшой холмик, откуда видно было море.

— Ты, наверное, слышал крик гагарок на Песочной косе. Похоже, их сейчас здесь тысячи, а значит, зима будет холодная. Джованни говорит, что еще никогда не видел их столько, сколько в этом году.

— Точно, мы проплыли рядом с Песочной косой, если тебя это так интересует. Причем совсем рядом с берегом, чуть не касаясь, если это может доставить тебе удовольствие…

Теперь и мне тоже захотелось расспросить Фабрицио.

— …А почему ты с такой уверенностью сказал мне, что мы не вышли за патрульную линию?

Лицо Фабрицио приняло сокрушенное выражение.

— Марино ни за что бы не согласился. Это заранее известно.

— А ты случайно за нее не выходил?

— Кажется, один раз вышел.

Судя по всему, Фабрицио не относил это воспоминание к числу особо приятных.

— Ну и как, нагорело?

— О! Боже мой, сколько было шума! Марино был совершенно вне себя. А еще этот его сухой тон, который у него появляется в особых случаях, — кровь в жилах стынет. Клянусь, перетрусил же я тогда. «Вы просто безмозглый мальчишка, неспособный оценить последствия своих поступков…» Такие вот речи. Гром и молния! Уверяю тебя, я не испытываю ни малейшего желания повторить… Разумеется, я говорю тебе все это как другу, не для официальных инстанций.

— Твое доверие делает мне честь. Но все-таки, что заставило тебя совершить подобную глупость?

На лице Фабрицио появилось выражение раскаяния.

— Что ты хочешь, я тогда вывел «Грозный» в первый раз. И был очень горд собой, оказавшись совершенно один на капитанском, мостике. Мне захотелось блеснуть. Признайся, это же ведь странно, неестественно для моряка, если военный корабль только тем и занимается, что тыкается носом в прибрежный ил, когда можешь переплыть все море.

— И ты переплыл?

— Да. Мне просто хотелось, чтобы чуть скрылись из виду илистые лужи. И я приказал плыть прямо на восток. Забавное у старых боцманов было выражение лиц.

— Забавное?

— Трудно однозначно сказать: ни то ни се. Они не знали, что и сказать. Понимаешь, это было что-то новенькое. Потеряв из виду свои тростниковые поросли, они растерялись… — Фабрицио на какое-то мгновение задумался. — …Только у меня такое впечатление, что через некоторое время, причем довольно скоро, они бы вошли во вкус. Не нужно особенно доверять привычкам. Ты же знаешь, они иногда скучают в Сирте.