Побег - [41]

— Скажу честно, Геннадий, сначала я думал, что ты с автором заодно. Должны же быть у автора персонажи-союзники, не всем же ходить в противниках или бунтовщиках! Тем более, что сам ты тоже предпочитаешь послушных тебе героев. Но потом я понял, что ты просто влюбленный лопух (извини!) и не догадываешься о том, что ты персонаж. Впрочем, у меня до сих пор ощущение, что автор к тебе благосклонен. Мне кажется, мы все: ты, Саша и я — напоминаем ему какие-то периоды его молодости. И Виктор Павлович тоже. Но ты — любимчик! Одного не понимаю: почему бы автору не сделать тебя счастливым сразу, зачем отбирать у тебя Ольгу, награждать твою неплохую прозу таким тяжеловесным стилем? Допустим, вы с Ольгой не подходите друг другу; но ведь он мог вас вообще не знакомить! Познакомил бы тебя сразу с хорошей девушкой, погуляли бы, поженились...

— Олег! Олег! — кричал Саша с горящими глазами. — Так нельзя! Счастье сразу — нельзя! А правда жизни? Как же без нее? Кто мы без нее? Куда мы? Писатель не может ее объехать!

Заговорил Геннадий, отчетливо, но глухо.

— Олег, должен сразу сказать, во избежание недоразумений. Никаким персонажем я себя не чувствую и таковым не являюсь. В своей жизни я побыл пол года электриком, пол года плотником, три года моряком, проучился один курс на факультете журналистики заочно. Но никогда, заметь, никогда! — я не плясал под чью-либо дудку! Независимость — мой девиз. Пишу я коряво, потому что самоучка. Но стиль мой выработан нарочно, он в точности соответствует мне, человеку без малейшего филологического уклона! И мой стиль, между прочим, развивается. Нет, я в эту чушь с персонажами не верю! То есть в принципе могу даже и поверить, но только я здесь ни при чем.

— Нет, ты чего-то не понимаешь... — устало сказал Олег. — Мы в книге. Тут все воображаемое. И жизнь, и водка. И ты не совсем настоящий. И Саша. И я.

— Олег, успокойся! — заволновался Геннадий. — Давай завтра покажем тебя врачу! Ты переутомился. Помогаешь всем, как сумасшедший.

— А я не могу быть уверенным, персонаж я или натуральный человек, — задумчиво возразил Саша. — Когда иду по осеннему парку, а под ногами шуршат листья клена, мне часто кажется, что я выдуман. И это вовсе не страшная мысль, а какая-то сладкая. Так что я, Геннадий, на твоем месте не дергался бы. Олег правду говорит, мое сердце это чувствует. Да и что плохого? Жил ты себе, жил, и вдруг выяснилось, что ты вдобавок еще и персонаж. Прими как должное. Одним словом, будь мужчиной!

— Нет! — Геннадий даже стукнул кулаком по столу.

Подбежал официант, и они заказали еще водки.

— Нет, то, что Олег рассказывает, возмутительно! Хорошо, пусть я персонаж! Черт с вами! Хотя я с этим не согласен. Но пусть. Ты говоришь, сладкая мысль? Ты посмотри на Олега, как над ним издеваются! Задергали вконец! К девушке подойти он боится, выпить толком — боится, слово резануть — тоже не дают! Все ему приходится делать как-то тайком! А тут ему еще — бац! — руки выкручивают за спину. Кстати, номер «Жигулей» ты запомнил?

— Геннадий, ты не совсем понял. Руки вовсе не автор крутил, — возразил Олег. — Это мужик из «Жигулей». А они с автором в контрах.

— Все равно одна шайка! А впрочем, не бойтесь ребята! Я знаю, что делать. Я нас выручу! Я ведь и сам автор, забыли?

Геннадий взволнованно подлил приятелям и себе водки, и они выпили.

— Олег, спокойно! Я сочиню еще один эпизод. Отдельный. Сегодня же засяду! Ох, он у меня попляшет! Такой эпизодище отгрохаю, мало не покажется! Я этого мужика, автора, во-первых, с поезда сброшу.

— Геннадий, — укоризненно покачал головою Олег. — Что за изуверство?

— Нет, ты погоди! Он, как я, попрыгает с поездов, пароходов, — словом, наберется опыта, пройдет мою школу жизни. Наушибается вдосталь, это только мне так везло. Потом с девушкой познакомится, почитает ей рассказики, а она послушает и скажет: «Давай лучше в кино сходим!»

Геннадий скрипнул зубами, словно его чем-то лично задевало простодушное предложение девушки.

— И этого тоже не надо бы, — тихо сказал Олег.

Не нравилось ему Геннадиево настроение и речи, которые содержали абсолютно ненужные угрозы. Все поведение Геннадия оказывалось слишком мелким для пророка и сильно огорчало.

— Ничего, ничего! А теперь, ребята, внимание! Он сочинит повесть. В ней среди героев будем мы: я, Олег и Саша. И мы поедем по его сюжету, например, в Старый Петергоф. И вот мы, добравшись на метро до Балтийского вокзала, будем двадцать минут стоять на перроне, томиться, ждать электричку... Жара. Электричка подойдет, а мы перемигнемся да как расхохочемся! И не сядем в вагон! А пойдем сюда, в «Золотую поджарку», водку пить. Автор за письменным столом будет возмущаться: как, что? Эй, Геннадий, вы куда? А я, уже как с неба, шепну ему в ухо космическим шепотом: ты разве еще не понял, дурила? Это не я твой персонаж, это ты — мой!

— Геннадий, это переходит всякие границы!

— И с правдой жизни довольно туманно, — вступил Саша. — Читатель быстро измотается от таких перескоков из вымысла в действительность, носом клевать будет.

— Правда жизни, говоришь? — Геннадий начал просто выходить из себя. — А то, что я персонаж, а не свободный человек, — это, по-твоему, правда жизни? То, что его книга — тюрьма, это правда жизни? Выходит, у меня и прав никаких нет? Олег вон может бросить все и в родной Зауральск податься! А я — детдомовский, и вообще гражданин Борунии. У меня, если я все брошу, отсюда одна дорога — назад, на склад электроизделий! Это правда жизни?