Побег - [40]

— Пройдемте, государь, здесь не совсем удобно, — спохватился кабатчик, проводив взглядом упокоившегося у подножия лестницы бедолагу.

Из-за наплыва военщины личная комната Нетребуя оказалась занята, и кабатчик, пораскинув умом, решился уединиться с Юлием в кладовой. Распорядившись по дороге насчет поисков Калемата, он прихватил свечу и провел гостя тесными темными коридорами вниз, а потом вверх и, еще раз извинившись на пороге, впустил его в узкую с крошечным окошком комнату.

Извиняться тут как будто бы было и не за что: бочки, лари, пахнувшие и кисло, и пряно, но вполне приятно, уставленные утварью полки. Да широкая доска вдоль стены, служившая, надо думать, столом, потому что Нетребуй не без удивления обнаружил здесь початую бутылку вина, два стакана — один почти полный…

Это могло бы возбудить подозрения у всякого знающего жизнь человека, что уж говорить о кабатчике Нетребуе!

Не избегла вдумчивого его внимания и половина пирога с вишней, того самого, что кончился весь еще до захода солнца и которого не хватило для лучших гостей харчевни: двух полковников и шестерых полуполковников, а также не считанных сотников и пятидесятников! По имевшимся у Нетребуя неоднократно проверенным сведениям с наступлением ночи алчущие толпы военщины довольствовались наскоро жареной свининой почти без хлеба… И были здесь признаки печенья, еще прежде — до пирога, — вскоре после полудня исчезнувшего из обихода. Изобилие овощей. И, наконец, немалая редкость для нынешней ночи — свеча, зажатая в расщеп заостренной палочки, которую чья-то дерзкая рука воткнула в расселину стены. Обгорелый фитиль, казалось, еще дымился, а расплавленный, затекший набок воск оставался слегка теплым.

— Что-нибудь не так? — спросил Юлий, замечая последствия наблюдений на озабоченном лице кабатчика, но никак не самые приметы непорядка.

Мгновение или два с выражением муки в искривленных губах Нетребуй колебался между взаимоисключающими ответами: что-нибудь не так — все совершенно так… Неодолимая потребность радовать государя победила:

— Наоборот! — неестественно взбодрился он. — Сверх ожидания, я бы сказал. Хотите пирога, государь?

Голодный Юлий не стал настаивать на уточнениях, отломил кусок пирога и уселся спиной к двери, а Нетребуй остался стоять напротив — спиной к окну, совершенно черному. Раскрытое, без решетки оконце выходило, по видимости, на скалистые склоны Вышгорода, а не на равнину, иначе можно было бы видеть хотя бы звезды.

— Нетребуй, — сказал Юлий, жадно уминая пирог, — ты, наверное, самый осведомленный человек во всем предместье. — Кабатчик подтвердил это, скромно склонив голову. — Ты хоть что-нибудь слышал… что ты знаешь о подземном ходе пигаликов под рекой?

Словно уличенный на месте, кабатчик застыл… неестественно повел глазами, избегая собеседника и промолвил сдавленно:

— Всё!

Загадочные ухватки Нетребуя заставили Юлия оставить пирог. Перестав жевать, он расслышал за спиной вкрадчивый шорох… И, пригвоздив кабатчика быстрым взглядом, обернулся: возле двери в трех шагах от Юлия пригнулась под широкополой шляпой тень… В тот же миг с откровенным треском дверь распахнулась, ожившая тень не бросилась на привставшего уже Юлия, а ринулась наутек, вон, между тем, как и Юлий вскочил, опрокидывая табурет.

Не особенно доказательный, но оправданный обстоятельствами вопль «предатель!» сопровождался прыжком через порог, где и цапнул он пустоту. Ударившись о стену, он ухитрился разобрать во тьме направление коридора и преследовал противника по пятам — в светлую ночь распахнулась дверь. Юлий вырвался на волю, приметив в последний миг, куда убегает противник. Не в сторону разложенного во дворе костра, что, освещая застрехи, полыхал за пристройкой, а — черт ногу сломит! — в путаницу тесно составленных загородок. Проще простого было тут наткнуться в темноте на клинок, но Юлий уж ничего не разбирал.

Друг за другом вылетели они на простор, на освещенный луной каменистый спуск. Тот, в шляпе, несся в каком-то беспамятном отчаянии, издавая сплошной сиплый стон, но и юноша озверел — настиг беглеца еще до нового поворота и, схватив за ворот, с неожиданной легкостью сбив с ног и резвого, и грузного противника. Тот повалился, не пикнув.

— Обрюта! — ахнул Юлий, едва вскочив на колени.

Обрюта тоже сел — не так быстро. Ничего не сказал, судорожно вздыхая. Потом он потянулся за шляпой и принялся отряхивать ею кафтан, не глянув на Юлия.

— Обрюта, — уверился тот окончательно.

Старый дядька узнавался не только в чертах полноватого лица с таким правильным утонченным носом, что впору было бы записному красавцу одолжить, но каждой своей ухваткой, привычным движением. И как замечательно он пыхтел и фыркал — словно вчера расстались!

— Обрюта! — повторил Юлий в смешливом умилении и не рассмеялся только потому, что не мог еще отдышаться. — От кого ж ты бежал? Ты что?

Где-то ревели пьяные голоса, а здесь было тихо и свежо, только луна глядела на рассевшихся посреди улицы чудаков.

— Да что ты молчишь? — теребил дядьку Юлий. — Ошалел, что ли?.. Ты чего бежал?

Отряхиваясь, может быть, уже без нужды, дородный дядька коротко дышал, успокаиваясь, но все плевался, выразительно так цыкал губами, словно встречал насмешкой примирительные заходы Юлия. Покончив с кафтаном, принялся он за шляпу, порядком измятую, выбил ее о собственные бока, которые прежде чистил шляпой… и все уклонялся взглядом.