Побег - [4]

Во время прогулки Жербье договорился с двумя из них, что они станут его поставщиками. Он обменялся несколькими словами и с заключенными, которые валялись возле своих бараков. У него было такое чувство, что перед ним плесень, нечто вроде бурых грибов в человеческом образе. У этих голодных, ничем не занятых, небритых и немытых людей, дрожавших от холода в своих красных куртках, были тусклые и пустые глаза, безвольные вялые рты. Жербье подумал, что утрата человеческих качеств здесь довольно естественна и закономерна. Когда в лапы врага попадали настоящие борцы, их, как правило, держали в тюрьмах, в глухих каменных мешках, — или передавали гестапо. Даже и в этом лагере наверняка были люди, не утратившие решимости и не поддавшиеся разложению. Но требовалось время, чтобы обнаружить их в гуще огромной, сломленной горем толпы. Жербье вспомнил Роже Легрэна, его измученное, но непреклонное лицо, его худые мужественные плечи. А ведь его дольше, чем всех остальных, гноили в этой яме. Жербье направился к электростанции, она находилась среди центральных зданий, именовавшихся в лагере «Немецким кварталом».

По дороге Жербье увидел группу изможденных кабилов, похожих на скелеты; вытянувшись в цепочку, они катили перед собой тачки с мусором. Они шли очень медленно. Казалось, их запястья вот-вот переломятся пополам. Их головы едва держались на тощих птичьих шеях. Один из них споткнулся, тачка опрокинулась, мусор вывалился на землю. Прежде чем Жербье успел понять, в чем дело, свора обезумевших людей кинулась подбирать смрадные отбросы. Следом подоспела другая свора. Охранники начали избивать людей — кулаками, ногами, палками, бычьими жилами. Сперва они делали это по служебной обязанности, стремясь навести порядок. Но скоро стали получать удовольствие от самого процесса избиения. Хмелея от наносимых ударов, они метили в самые уязвимые и болезненные места: в живот, поясницу, под ложечку, в пах. Били до тех пор, пока жертва не теряла сознания.

Внезапно Жербье услышал глухой и хриплый голос Легрэна:

— Я схожу с ума при мысли о том, что этих несчастных взяли в Африке, у них на родине. Пели им о Франции, о прекрасной Франции, о добром дедушке маршале. Обещали по десять франков в день; а когда они прибыли на место, на стройки, им стали платить вдвое меньше. Они спросили почему. Их отправили сюда. Мрут здесь, как мухи. А с теми, кто еще не успел умереть, происходит вот это...

Легрэну не хватило воздуха, и он закашлялся.

— За все будет уплачено сполна, — сказал Жербье.

Его усмешка обозначилась сейчас особенно резко. Люди обычно чувствовали себя неуютно, когда на лице Жербье появлялось это выражение. Но Легрэну оно внушило доверие.

■

К середине мая установилась хорошая погода. Поздняя весна вспыхнула разом и во всем своем великолепии. В лагерной траве расцвели тысячи мелких цветов. Заключенные стали греться на солнце. Среди цветов там и сям виднелись острые позвонки и худые ребра, желтела дряблая кожа, торчали тонкие руки. Жербье, который целыми днями шагал по плато, то и дело натыкался на хворых людей, словно пришибленных блеском весны. Никто не мог бы сказать, какие чувства испытывал он к этому люду — отвращение, жалость или безразличие. Он и сам этого не знал. Но когда он заметил в полдень Легрэна, который, как и все, расположился на жарком солнце, он быстро подошел к нему.

— Не делайте этого, сейчас же прикройтесь, — сказал он.

Юноша не послушался, и Жербье набросил куртку на его жалкий торс.

— Я слышал, как вы хрипите и кашляете во сне, — сказал Жербье. — У вас неладно с легкими. Солнце для вас очень опасно.

До сих пор Жербье проявлял к Легрэну не больше интереса, чем к аптекарю или к полковнику.

— Вы не похожи на врача, — удивленно сказал Легрэн.

— А я и не врач, — сказал Жербье, — но я руководил строительством линии высокого напряжения в Савойе. Там были туберкулезные санатории. Я беседовал там с врачами.

У Легрэна загорелись глаза. Он воскликнул:

— Вы электрик?

— Так же, как вы, — весело сказал Жербье.

— О нет! Я вижу, вы птица высокого полета, — сказал Легрэн. — Но все-таки мы могли бы с вами потолковать о нашей профессии. — Испугавшись своей дерзости, Легрэн тут же добавил: — Время от времени.

— Да хоть сейчас, если хотите, — сказал Жербье.

Он растянулся рядом с Легрэном и, покусывая травинки и цветочные стебли, принялся слушать его рассказ о группе, обслуживавшей электрогенератор, где он работал.

— Хотите, я вас туда проведу? — спросил в завершение Легрэн.

И Жербье увидел электростанцию — довольно примитивную, но содержавшуюся с любовью и знанием дела. Увидел он и помощника Легрэна. Это был старый инженер, австрийский еврей. Ему пришлось бежать из Вены в Прагу и из Праги во Францию. Он был необычайно робок, старался занимать как можно меньше места. Казалось, после всех своих скитаний и передряг он теперь был вполне доволен судьбой.

■

Мнение, которое Жербье составил об этом человеке, позволило ему ощутить весь трагизм сцены, разыгравшейся несколько дней спустя.

Перед воротами концлагеря остановилась гестаповская машина. Поднялся шлагбаум. Несколько охранников в беретах и нарукавных повязках вскочили на подножки, серая машина медленно двинулась к «Немецкому кварталу». Она подъехала к электростанции, из нее вышел эсэсовский офицер и сделал охранникам знак следовать за ним внутрь здания. Был час солнечных ванн. Многие заключенные поднялись с земли и приблизились к машине. Шофер в солдатской форме курил сигару, пуская дым из ноздрей широкого курносого носа. Он не смотрел на обступавших машину людей, изможденных, полуголых, молчаливых. В тишине раздался крик, потом второй, третий. Крики слились в протяжный вопль — в вой раненого зверя. По рядам полуголых людей прошла волна паники. Но ужас заворожил их, не позволяя сдвинуться с места. Они ждали. Охранники выволокли из электростанции человека с седой головой. Старый инженер бился у них в руках и не переставая кричал. Он увидел толпу полуголых, молчаливых, бледных людей. Из горла его рвались бессвязные слова. Можно было разобрать только: «Французская территория... французское правительство... свободная зона... право убежища...»