Побег из жизни - [68]

— Характерная особенность всех событий, связанных с участием Николаева. Как в начале дела, так и сейчас. Для сравнения возвратимся немного К началу. Николаев познакомил Малова с Тейлором, а сам находился как бы в стороне. Бубенцов увлекся туристкой Жанной, согласился на ее предложение нелегально перейти границу, а о том, что это дело рук Николаева, даже сам Бубенцов не имел представления.

Скоропостижно умирает старик Гаврилов, сразу после знакомства с Николаевым. Даже сообщник его Логинов высказывает уверенность, что смерть Гаврилова — дело рук Николаева, а тот опять вроде неуязвим, недосягаем. Улик нет.

И наконец, погибает Громова, и выглядит виновным в ее смерти Олег Рыбаков, человек, образ которого никак не вяжется с образом убийцы.

Николаев у нас в руках, и в то же время ускользает, как уж. Старается представить себя мелким исполнителем, не масштабным. А события, относящиеся к нему, очень масштабны. Охотно признается в разных мелочах, и этим признанием как бы защищает себя, уводит от чего-то главного.

Предлагая услуги в раскрытии планов своих боссов, Николаев тоже старается увести нас от настоящего. Переключить на заманчивую перспективу — выход на главные позиции.

Даже его версия о том, что он — сын эмигранта, работает на него. Мы получим подтверждение из Парижа, подготовленное его боссами, и придем снова в тупик. Снова тот же метод — скольжения в сторону.

— Вот, вот. О характерности такой же. О методе таком самом. О сочетании жестокости и неуловимости. О качествах, присущих одному человеку, я и хотел с тобой говорить сегодня.

Вспомним штурмбанфюрера Вуле, портретом которого Николаев как бы возвращал Гузенко к прошлому. Он нам хорошо был известен в военные годы. С ним работал один перебежчик, изменник, некий Коваль. Много крови советских граждан пролил этот Коваль. Долгие годы мы искали его как военного преступника и всего три года тому назад нашли. Он жил в небольшом западногерманском городке под именем Отто Клауса. Когда мы возбудили вопрос о выдаче Коваля, он вдруг заболел и скончался.

— Ты, майор, никогда не задумывался над смыслом слова «вариола»?

— Как же — думал. Тот же корень, что и в словах «вариация», «варьировать». В общем, какой-то код.

— Не совсем так. Возьми вот эти материалы с фотографиями. Прочитаешь, и тебе станет ясно, что день смерти Отто Клауса был днем рождения «Вариолы». А Коваль — человек, который, как говорят, и в воде не тонет и в огне не горит.

* * *

Рано утром, когда тетушка Марта, приходившая по субботам к фрау Клаус помогать по хозяйству, позвонила на крыльце, хозяйка, открыв ей дверь, сказала:

— Ах, Марта, как хорошо, что вы, наконец, явились! Такая ночь. Я просто боялась за него. Я ни на минуту не сомкнула глаз.

Она действительно была бледна — фрау Клаус. Синие тени лежали под ее длинными ресницами, с которых понемногу сползала краска.

— И кто бы мог подумать. Вчера вечером он был совсем здоров. После ужина сидел в своем любимом кресле и смотрел по телевизору бокс.

Тетушка Марта спросила:

— Ваш супруг заболел?

— Да, да.

Фрау Клаус снова прошлась, тихонько цокая остренькими каблучками по полу, и, зябко запахнув на груди наброшенную прямо на пеньюар кофточку, повторила:

— И кто бы мог подумать! Это началось ночью. Я еще не успела заснуть. Сначала он ходил у себя в спальне. Я хотела спросить его, окликнуть, но не решалась. Иногда мужчине вот так хочется походить одному в тишине, покурить и о чем-то подумать. А потом слышу, — почему-то понизив до шепота голос и широко раскрыв глаза, добавила фрау Клаус, — слышу стон.

— А что у него болит? — спросила тетушка Марта. — Может, простыл. Вот я в сорок пятом, когда были налеты и мы прятались в подвале, тоже простыла и знаете что со мной было!

Тетушка Марта собралась было рассказать о своем радикулите, с которым вот уже много лет не могла справиться, но фрау Клаус прервала ее.

— Нет, нет, это совсем другое. И знаете... Нужно, конечно, было пригласить врача.

Фрау Клаус действительно хотела пригласить врача, но муж не велел звать жившего по соседству старенького доктора, у которого много лет лечились обитатели соседних улиц. Он сказал, что не верит ему. Старик только и может, что прописать касторки, а человека с такой серьезной болезнью загонит на тот свет в два счета. Отто велел дождаться утра и тогда пригласить, сколько бы это ни стоило, молодого врача, который приехал к ним недавно, купив больницу у своего предшественника, и прославился в городе новейшими средствами лечения.

— Сейчас уже можно за ним пойти, — сказала фрау Клаус, взглянув на старинные настенные часы. — Нет, нет, я сама. Я думаю, что так доктор придет скорее. А вы, пожалуйста, побудьте здесь.

Фрау Клаус, наскоро накрасив губы и подобрав под шляпку волосы, отправилась в больницу. Она торопливо шагала по улицам, и хозяйки, выглядывая из окон, удивлялись, куда это мчится в такую рань фрау Клаус.

Тетушка Марта после ухода хозяйки подошла к двери спальни Клауса и, опустившись на колено, заглянула в замочную скважину. Отто Клаус лежал на диване, и тетушке Марте был виден только его нос и кусок подбородка, но если бы ее спросили, она, всплескивая руками, могла бы поклясться, что герр Клаус сильно сдал за эту ночь. Глаза впали, лицо, как у покойника, и сам лежит и только жалобно стонет из последних сил. Тетушка Марта, осмелев, открыла было дверь в кабинет и спросила больного, не нужно ли ему чего, но он только сердито махнул рукой, и она, втянув обратно голову, снова закрыла дверь.