Побег из жизни - [55]

Вскоре Гузенко оказался перед Андреевым. После обычных формальностей, Андреев вынул из шкафа голубую папку с образцами портретов и спросил:

— Помните, Гузенко, эту папку?

Вздрогнув, Гузенко ответил:

— Не знаю, о чем идет речь.

— Знаете, Гузенко! — сказал Андреев. — Должны знать и помнить. Если нет, то я напомню. Это ведь образцы портретов, с которыми два года назад, а точнее, 17 марта вечером, к вам пришел приемщик заказов. Он пробыл у вас допоздна. Вы долго беседовали в тот вечер. По какому из этих образцов вы заказали себе портрет? — спросил он, медленно перелистывая перед Гузенко образцы.

— Я не заказал тогда портрета, — ответил Гузенко, не отрывая глаз от образцов. И когда Андреев вдруг раскрыл перед ним портрет мужчины с волевым холодным взглядом жестких глаз, Гузенко весь напрягся.

Андреев продолжал:

— Я так и думал. Портретов вы не заказывали. Ваша беседа все время, пока приемщик находился у вас и затем по дороге к полынье, относилась к другим темам.

На снегу сохранились следы ваших валенок и следы ботинок приемщика. К полынье вы пришли вдвоем. От нее вы вернулись один. То, что вы были последним его заказчиком, то, что вы провожали его к полынье, доказывается документально квитанцией и показаниями свидетелей. То, что следы валенок у проруби являются вашими следами, нами установлено. Приемщик Николаев принадлежал к иностранной разведке. Это нам тоже известно. Я советую вам решить для себя только один вопрос: будете ожидать, пока вас уличат, или будете сами все рассказывать?

В этом здании всегда отдают предпочтение любой неприглядной правде перед самой искусной ложью.

Гузенко задумался: «Откуда этот майор знает, что Николаев задержался у меня до ночи и что я провожал его к полынье? Он что-то знает еще, иначе не сделал бы паузу, перелистывая образцы портретов. И папка с образцами у майора оказалась. Недоглядел в темноте. Не до того было. А сейчас петлять да лгать — только в дебри лезть. Да и незачем. Вот поверят ли правде? Поверят ли, что не причастен я к этому приемщику, что сам себе простить не смог прошлого, уже прощенного ими. Поверят или не поверят, а все, как было, расскажу». Вот о чем рассказал он Андрееву.

* * *

Во дворе у соседей залаяла собака. Гузенко по случаю отъезда жены сам разогревавший на керосинке ужин, отставил кастрюлю и собирался выглянуть во двор. Но незапертая дверь тихо отворилась, и в комнату вошел человек с голубой папкой в руках. Видно, он здорово озяб. Меховая шапка-ушанка была низко надвинута на лоб и опущена на уши, лицо прикрыто шерстяным шарфом. Вошедший поздоровался, сдвинул шарф и сказал неожиданно веселым голосом:

— Портретик не желаете заказать? Свой, жены, сына, — быстро зачастил он и, сняв кожаные перчатки, раскрыл папку. Действуя так же быстро и ловко, как говорил, он вытащил из папки красивые образцы разных портретов и, отодвинув кастрюлю, разложил их перед Гузенко на столе.

— Время позднее, а вы все бродите, — недружелюбно сказал Гузенко, разглядывая яркие, выполненные в цвете портреты детей в нарядных костюмчиках, улыбающихся хорошеньких девушек и бравых военных.

— Так ведь волка ноги кормят, — сказал неожиданный гость. — Как говорится, не потопаешь — не полопаешь. Такая наша работа. Заказчиков только и застанешь вечером, после работы, или в праздники. По будням — все на работе. Вот и получается: когда люди отдыхают или спать ложатся, для нас самое время работать. Сегодня по поселку прошел — 10 заказов за вечер взял. Работа хорошая. Московских мастеров. Вот смотрите...

— Работа хорошая, — согласился Гузенко. — Красивые портреты, — повторил он, думая о том, что и впрямь неплохо бы заказать дочкин портрет. — Сами и снимаете?

— Нет, можно с карточки. Чей портрет желаете? Жены?

— Дочки, — сказал Гузенко. — Только ее сейчас нет, уехала с женой, а карточка ее есть. — Порывшись в ящике буфета, Гузенко вытащил фотографию. — Подойдет эта?

— Подойдет, — сказал приемщик. — Как бы вы хотели — с бантом? Или бант убрать? А платье голубое сделать или красное? Глаза у нее какие? Волосы — светлые или темные? — так и сыпал приемщик вопросами.

— Да вы садитесь, — сказал Гузенко, кивнув на стул. — Она у меня беленькая. Глаза карие. А платье все равно какое сделать. Когда готово-то будет?

— Через месяц привезу, — ответил приемщик, вынимая из кармана пиджака книжку квитанций. — Так жены, говорите, нет? Вот как раз и сюрприз к ее приезду будет. А может, тут еще кто есть, пожелает портрет заказать? — спросил он, оглядываясь на соседнюю маленькую комнатку.

— Нет, никого нету. Тут только мы живем.

— Добро, — кивнул приемщик. — Итак, фамилия, имя, отчество? — спросил он, развернув книжку с квитанциями. Но, когда Гузенко ответил, приемщик не стал вписывать сведения в квитанцию, а, вынув из папки еще один портрет, сказал мягким вкрадчивым голосом: — Свой портрет не желаете заказать? Вот такой костюм и галстук я рекомендую сделать вам.

Гузенко взглянул на портрет, который приемщик держал перед ним на столе, и замер, как загипнотизированный. С портрета на него смотрело знакомое лицо бывшего штурмбанфюрера Вуле. И он, почувствовал, что жуткий страх охватывает его так же, как охватывал много лет назад, когда эти глаза в упор впивались в него. Эти глаза, это лицо... С портрета на него глядело его прошлое, давно забытое, зачеркнутое, то, что он считал навсегда похороненным, как были похоронены те, кто знал его в давние времена. Так, по крайней мере, считал он, когда получал в Аргентине из рук советского консула визу на возвращение в Советский Союз. Указ многим прощал старые грехи. И Гузенко, которому надоело прозябать, не имея никаких перспектив, тоже решил вернуться. Он приехал в Нижний Тагил, в чужие незнакомые места, устроился на работу, обжился. У него жена и дочка. И жизнь. Да, многим простили тогда прошлое. Но то, что связано с именем человека, властно глядевшего на него с портрета, простить нельзя. Этого не простит никто и никогда. Кто же этот гость из прошлого?