Побег из жизни - [38]

Что же это за великие дела? Какая ирония! Лицемерие и подлость. Подлость, осуществленная в Москве Тейлором с этакой доброжелательностью и улыбкой, под маской обаяния. Там, в Москве, было начало этой подлости. Здесь ее продолжение. Преемственность осуществляет Шервуд. Ибо он тоже знает о большой лжи. И знает, что это кому-то нужно. И тоже улыбается, говоря о большом будущем. Тоже носит маску. Тоже лжет и лицемерит, говоря о настоящей работе. Вот почему Шервуд не раз зевал в разговоре о волновавших Олега химических проблемах. Проблемах его работы. Ему, значит, было скучно. Выдает себя за химика. Да и химик ли он вообще? Тейлор! Шервуд! Тейлор! Шервуд! — мелькало в голове. Кажется, они ягодки одного поля. Ложь и лицемерие. Это у них общее. Одинаковое. С лицевой и оборотной стороной. Как в жизни Ирэн. По фасаду — песни, улыбки, шампанское, а за ним — невыносимо отвратное, рвотное — блевотина. Вообще в этом «свободном мире» все, конечно, не так, как изображал Тейлор. Тейлор, Шервуд и вся их банда изображают только фасадную сторону. Об оборотной стороне говорят Ирэн, Пьер, шофер. У них нет причин лгать. Как хорошо, что судьба свела Олега с ними и он понял, что подло обманут. Поверил этому Тейлору и оказался здесь со своим тщеславием и своим стремлением к «чистой» науке, которое никому не нужно. Оказался орудием в чьих-то опасных руках, вдали от Родины. Как плохо он думал недавно об этом человеке — шофере, тосковавшем по мещерским лесам и астраханским плавням, мечтавшем вернуться домой, А он-то причислил его к неудачникам. Вот уж кто действительно неудачник, так это он, Олег Рыбаков, а не шофер и не Пьер, конечно. Для одних — леса Мещеры и астраханские плавни, русская природа — уже Родина, без которой им трудно жить. А для него? Родина — это отец, оставшийся там. Как-то он перенес удар? Для него Родина — это любимая Галя, считающая его предателем. Для него Родина — это его труд, его любимая наука. Правильный путь, которым он шел и с которого сбился. Даже обычные, повседневные его дела и занятия, которые порою казались такими незначительными, — как их теперь недостает! Это он хорошо понял вдали от России. В короткий срок. Можно ли, порвав духовные нити со всем этим, жить и творить? Нет! Нельзя!

Нельзя, не лишив себя человеческого достоинства. Но что же делать? Немедленно возвращаться? Может быть, доставить себе удовольствие — сказать этому Шервуду, что он уже понял большую ложь, посмотреть на его изменившуюся физиономию и пойти в советское посольство с повинной. Как в мыслях советовал шоферу?

Нет, так нельзя. Шервуд будет продолжать лгать, а на него обрушатся все эти улюлюкающие в бессильной злобе враждебные Родине силы. Всякие там «народные» союзы и «свободные» радиостанции.

— От них не уйдешь! — вспоминал он снова шофера.

— В борьбе применяют и запрещенные приемы, — подсказывал ему Пьер.

Да и с чем он пойдет в посольство? Убеждать в том, что понял ошибку? Готов, мол, нести ответственность. Готов искупить вину. Искупить? Чем? Как? Опять одни пустые слова! Чем он докажет, что понял весь позор своего поступка?

Он должен что-то сделать. Но что? Стоп! Если в его побеге сюда кто-то был заинтересован, то он, по крайней мере, должен выяснить, кому и зачем это понадобилось. Вот если бы хоть как-то связаться со своими, сообщить им свое решение. Но это тоже нельзя делать. Ведь за ним могут следить, проверять каждый шаг. Нет, напротив, он должен вести себя так, чтобы Шервуд ничего не заподозрил. Иначе он так и не узнает, кто стоит за Шервудом. Тейлор был началом. Шервуд — продолжение. Но, что, собственно говоря, им нужно? Без причины, действительно прав Пьер, не бывает следствия. Так в чем же причина? Дело не только, видимо, в нем. Дело в какой-то угрозе Родине. Он не может сейчас думать только о себе, о собственной шкуре.

Итак, нужно попытаться узнать как можно больше, а там уж...

* * *

В номере «директора химического концерна» из Штатов сегодня, перед решающими событиями, должен был состояться давно намеченный «контакт» Кларка с Олегом Рыбаковым. В обычном случае совсем не обязательно было ему, руководителю спецслужбы, адмиралу, непосредственно общаться с исполнителем заданий, которых за годы его работы было много. Этим занимался его аппарат. Но случай с Олегом Рыбаковым был не совсем обычным. Нельзя сказать, что Кларк не доверял Шервуду. Нет, но уж очень много надежд возлагалось на поездку Олега Рыбакова в Советский Союз. Этот химик должен был, как катализатор, содействовать процессу большой реакции.

Отдавая должное психологической обработке Рыбакова, Кларк все же считал, что личный контроль не помешает. Может быть, он, Кларк, как новый человек, со стороны увидит что-либо такое, чего не заметил Шервуд. Кроме того, рассчитывал на свое большое умение воздействовать на людей, убеждать их в том, что было ему выгодно и необходимо. Ведь агент уедет в Россию и там долгое время будет изолирован от их влияния и, наоборот, подвержен влиянию враждебных сил. Надо «зарядить» его на долгий срок. В ожидании назначенного часа свидания Шервуд излагал Кларку содержание своих последних бесед с Олегом: