Побег из жизни - [31]

— Нутром чую, что тут что-то неладно, — доказывал Савченко. — Ведь он провожал Николаева. Я у старухи соседки выспросил тогда, он в валенках ходил, Гузенко.

— Вот-вот, — кивал Андреев. — Если бы ты туда зимой приехал, ты бы тоже в валенках ходил. Я не против твоей версии, но пока нет доказательств — она тает, как и те следы на снегу.

— А биография Гузенко? — не унимался Савченко. — Несколько лет скитался на чужбине. Где его только не носило!

— Да я не спорю, — снова повторил Андреев. — Только ведь его связь с Николаевым надо доказать. А пока с него взятки гладки. Нижний Тагил нужно держать в поле зрения.

За Гузенко было установлено наблюдение. Параллельно Андреев сам занялся изучением его прошлого.

Андреева одолевало настойчивое стремление хоть что-то разузнать о погибшем приемщике Николаеве. Все эти годы он где-то жил, кто-то его знал. Кое-что можно было бы выяснить по документам Николаева, но его трудовую книжку сжег за ненадобностью Лепихин, а остальные документы — анкета, автобиография — они тоже пропали там, в Лагутвинске. По ним можно было бы установить место прежней работы Николаева, узнать, работал ли он в портретном деле и раньше или нет, откуда он появился в комбинате бытового обслуживания. Даже фотокарточки Николаева не сохранилось.

Ретушер Иофский, познакомивший когда-то Лепихина с Николаевым, как выяснилось, и сам не знал Николаева. Знакомство с ним было случайным. Николаев пришел к нему с просьбой отретушировать несколько рекламных образцов портретов. Работа была небольшая, но очень сложная из-за одного оригинала, отснятого на сатинированной немецкой бумаге. При фотоувеличении лицо на портрете оказалось в пятнах, как после оспы, и пришлось затратить много времени на их устранение. Он потому и запомнил это лицо. Но Николаев хорошо заплатил. Рассчитываясь, он сказал, что недавно потерял очень выгодную работу, просил помочь с устройством. После этого ретушер познакомил его с Лепихиным. Но он ничего не мог сказать о том, кто такой этот Николаев, где он жил и работал раньше.

Оставалось еще одно звено — второй помощник Николаева, Бубенцов. Но и его оказалось не так-то легко найти, так как вся документация была уничтожена при закрытии цеха. Правда, был известен город, в котором Бубенцов некоторое время работал, — Йошкар-Ола. Но местное управление КГБ, в которое был послан запрос о Бубенцове, никаких сведений о нем не дало. Бубенцов пробыл там недолго и уехал неизвестно куда.

Савченко удивлялся — зачем Андреев так упорно ищет следы Николаева. Ведь приемщик погиб. Теперь, по его мнению, внимание надо было сосредоточить на живых, а он снова вызвал Геннадия Малова и в который раз расспрашивает его о Николаеве.

На все «отчего» и «почему» капитана Андреев отвечал:

— Дорогой Николай Васильевич. Меня они тоже мучают, всякие «отчего» и «почему». Но давай работать логично и целенаправленно. Сегодня меня интересует, почему управление бытового обслуживания так внезапно закрыло портретный цех в Лагутвинске? Вот этим и займись, дорогой мой Савченко, сегодня.

Начальник инспекции Главного управления Сорокин на телефонный вопрос Савченко с недоумением заявил, что распоряжения Сугробову о закрытии цеха не давал. В Лагутвинск не звонил. В Главном управлении, правда, имелось письмо Сугробова с сообщением о том, что в Лагутвинском комбинате ликвидирован портретный цех, в котором незаконно орудовала группа московских дельцов. Это сообщение восприняли, как вполне закономерную инициативу самого Сугробова, и приняли к сведению. Но никакого предварительного указания по этому вопросу ни Сорокин, ни никто другой не давал.

Сугробов, опрошенный Андреевым, утверждал: «Мне не могло присниться. После долгих наставлений Сорокина, вызвавшего меня по телефону ночью, я даже простудился».

При таких противоречивых утверждениях Андрееву не оставалось ничего иного, как запросить от междугородной переговорной точную справку о вызове Сугробова и разговоре с Москвой в ночь, предшествовавшую приказу о ликвидации цеха.

Междугородная подтвердила, что действительно разговор Сугробова с Москвой состоялся, но вызов осуществлялся с переговорного пункта при Центральном телеграфе по индивидуальному заказу.

Заказчик вел разговор с квартирой Сугробова из пятой кабины переговорного пункта. Имеется соответствующий талон. Подпись заказчика — Сорокин.

«Значит, Сугробов прав, а Сорокин лжет, — думал Андреев. — Зачем ему понадобилось звонить не из своего кабинета, а с переговорного пункта? Зачем он упорно отказывается сейчас от того, что звонил и давал такое указание? Он не учел того обстоятельства, что на переговорной остаются регистрационные данные. Он просто не рассчитывал на это. Интересно, что Сорокин скажет теперь, когда я предъявлю ему доказательство его разговора?»

Сорокин с удивлением смотрел на талон и подпись, показанную ему Андреевым. Он не был на переговорном пункте. Разговора не заказывал.

— Я этого талона и в глаза не видел, — сказал он недоуменно и твердо заявил: — Подпись не моя.

Это и самому Андрееву было настолько очевидно, что он, обычно очень аккуратный, даже не прибегнул к экспертизе почерков.