Побег из Северной Кореи. На пути к свободе - [6]

Мне вскоре исполнялось восемь лет. Дождь лил как из ведра. Мы в ту пору жили в маленьком доме, и потоки тепловатой воды так сильно барабанили по крыше, что с потолка просачивались большие капли. Я вместе с папой бегала по комнате, расставляя ведра, чтобы избежать потопа. Внезапно со стороны входной двери донесся глухой шум. На пороге появился промокший человек. Мы были изумлены: пришел глава нашего квартала, его называют иминбан. Страшный человек: в его обязанности входит наблюдать и доносить властям обо всем, что происходит в нашей кучке домов.

Вся страна разделена на участки наблюдения этих пугающих персонажей, которые и сейчас обеспечивают контроль государства над жизнью каждого человека среди 22 миллионов жителей Северной Кореи.

— Сегодня вечером посмотрите телевизионные новости, — торопливо приказал он. — Сообщат важное известие.

Потом, не задерживаясь, он исчез в потоках воды. Мы впервые получили приказ такого рода.

В указанный час я устроилась перед телевизором рядом с Кымсун и отцом. Мы были взволнованы от любопытства, немного нервничали. Должно было произойти нечто экстра ординарное. Как всегда, на фоне Пхеньяна и реки Тэдонган появилась ведущая, затянутая в традиционный костюм. Но тем вечером у нее был расстроенный вид, казалось, она готова была заплакать.

— Президент Ким Ир Сен умер, — сказала она вдруг. Мой отец окаменел: только что небеса обрушились на землю. Мы с сестрой посмотрели на папу с тревогой. Нас гипнотизировали сменяющие друг друга на экране картины. Я не все понимала, но знала: случилось невообразимое.

Потом с работы пришла мать. Она плакала — я никогда не видела ее в таком состоянии. В больнице она узнала новость вместе с коллегами; от шока у одного из них случился сердечный приступ. В этот день от потрясения умерло много людей по всей стране. Моя мать была глубоко опечалена, так как она искренне любила нашего президента. Будучи ребенком, в Пхеньяне она ходила в школу неподалеку от Мангендэ — места, где в деревенском доме со стенами из соломы и глины родился Ким Ир Сен. Эта ферма стала местом национального паломничества; меня тоже туда приносили, когда я была совсем маленькой. Мать рассказывала мне, как однажды сам Ким Ир Сен, из плоти и крови, приехал к ним в школу. Она стояла всего в метре от него! Он был очень высокий, с красивой улыбкой, как она говорила. На портретах, которые висели повсюду (например, над входом в вокзал в Ындоке), Ким Ир Сен выглядел приятным и теплым человеком.

Для нас он был богом, и мысль о его смерти казалась невообразимой. Можно ли жить без бога? Без отца? Этот человек освободил нас от японского ига, он основатель государственного строя, наш всеобщий отец. Когда было объявлено о его смерти, до грандиозных похорон во всей стране остановилась жизнь. Через несколько дней прямую трансляцию похорон показали по телевизору. Во всех уголках Северной Кореи разворачивались сцены коллективной истерии: в слезах катались по земле солдаты, выли от горя женщины. И не прекращался дождь. По телевизору ведущая объяснила: «Даже небо оплакивает смерть нашего великого вождя».

Сейчас, в сердце Южной Кореи, эта формула отдается у меня в ушах, ведь она — символ промывания мозгов, которому мы подверглись и которое поныне применяется в Северной Корее. Тогда, будучи маленькой девочкой, я действительно думала, что 8 июля 1994 года небо плакало от отчаяния. Позже я узнала: попросту наступил месяц муссонов, в это время года в Корее всегда много дождей. Но я была отравлена, верила всему, что мне рассказывали в школе и дома, и у меня не было никакой возможности услышать другую версию толкования событий. Даже у взрослых не было возможности сравнивать.

Изгнание позволило мне постепенно избавиться от влияния пропаганды и взглянуть в лицо действительности: моя страна в руках кровавой диктатуры. Ким — не отцы и защитники, но тираны.

Однако у подавляющего большинства моих соотечественников нет никакой возможности увидеть правду. Мой народ остается полностью изолированным и живет в закрытом мире. Народу Северной Кореи не нужно стремиться к прозрению, если он смиряется, поскольку у людей нет никакой возможности мыслить критически и они не сознают всей величины своего несчастья. Население не может по-настоящему измерить тяжесть диктатуры. Интернета не существует ни для кого, за исключением самых высокопоставленных ответственных партийных работников. Запрещен доступ к иностранному телевидению; телефонные звонки и почта из-за рубежа могут привести в трудовой лагерь.

Тем не менее, все больше информации по крупицам проскальзывает через китайскую границу благодаря нелегальным торговцам, но ее влияние не достигает внутренних провинций. На южной границе, самой охраняемой в мире, сторожевые вышки и мины создают непреодолимый заслон: ни одно послание не достигает Северной Кореи, за исключением единичных переброшенных через колючую проволоку листовок, изобличающих преступления Ким. Семьи, разделенные со времени окончания войны в 1953 году, не имеют никаких известий о родственниках, живущих по ту сторону ДМЗ[2]. Так называется граница с колючей проволокой, которая все еще разделяет надвое Корейский полуостров. Меж двух обществ установилось забвение.