Побег из Фестунг Бреслау - [36]

— Ну, мы же виделись в парке.

Холмс совершенно симпатично улыбнулся.

— Ты видел доктора Ватсона.

— Но ведь он выглядел точно так же, как и ты. Говорил, как и ты.

— Ночью, в парке, в состоянии возбуждения? Ты и вправду знаешь, что видел? Знаешь, о чем говоришь?

Шильке только потряс головой. Сидящий напротив человек и вправду производил ошеломляющее впечатление.

— И Крупманн схватил бы Ватсона, а не тебя?

— Ну да. И я наверняка бы умер от печали, поскольку то мой истинный друг. Впрочем, к тому же он и самый настоящий доктор.

— Медицины?

— Нет. Архитектуры.

Мужчины рассмеялись. Коллег по профессии в шайке становилось больше. Но несколько присутствующих в зале все так же наблюдало за их беседой.

— Прости мне мое замечание, — Шильке прикусил губу. — Но твое поведение, внешний вид, даже не знаю, как это выразить, не совсем соответствуют представлениям о разведчиках. Все на нас глядят. Ты не боишься?

— Ты сам ответил на свой же вопрос. А как еще я должен выглядеть? Зайти сюда в плаще, в шляпе и темных очках? Обменяться с тобой шепотом парой слов, заслоняя лицо газетой, и через секунду испариться через задний ход?

— Ну ладно… Я ляпнул глупость.

— Нет, Дитер. О тебе можно сказать разное, но со всей уверенностью не то, что бы глуп. Ты вправду походишь на Майкрофта, существо даже более умное, чем я, но лишенное энергии.

— Ну а ты, как истинный Шерлок, влил ее в меня, Мачек. Если только наш переход на «ты» по доверенности все так же действует.

— О, — удивился Холмс. — Ты даже правильно выговариваешь мое имя.

— Я немножко говорю по-польски.

— Это «немножко» в недалеком будущем тебе пригодится.

И вновь они улыбнулись друг другу.

— Мой план принимаешь? — спросил Шильке. — Ибо, как я понимаю, его основ объяснять я не должен.

— Абсолютно не должен. Помимо того, я желаю его расширить, но вначале я должен сказать кое-что о тебе.

— Обо мне?

— И ни о ком иначе.

Им подали кофе в маленьких чашечках. Уже сам аромат свидетельствовал, что если кофе у Титца можно было назвать совершенным, то для этого имелось всего одно определение. Настоящий.

— Может подать что-нибудь еще? — допытывалась официантка. — Коньяк?

Холмс улыбнулся ей так, что девушка тут же ответила ему улыбкой.

— Да нет, фройляйн, благодарим.

— Тогда, может, немного минеральной воды?

— О, замечательная идея.

Когда официантка отошла, Шильке склонился над столиком.

— Так что бы ты хотел обо мне сказать?

— Только лишь то, что ты отличаешься от всех остальных окружающих людей. И ты совершенно напрасно это скрываешь.

— Хмм, странно. И почему ты так считаешь?

— Потому что на любой заданный тебе вопрос ты ответишь не так, как любой из посетителей этого кафе.

Шильке удивленно поднял брови. Он никак не мог справиться с появившимися у него в голове мыслями.

— Задай такой вопрос.

Холмс пожал плечами.

— Да это может быть что угодно. Ну, к примеру: сколько дней Господь трудился над сотворением мира?

— Но это ведь очевидно. Шесть.

— Но почему тогда любой кретин крикнет, что семь? Почему только ты знаешь ответ, который ведь везде написан?

Шильке позволил захватить себя врасплох.

— Но почему?

— Потому что только ты умеешь слушать. Слушать, наблюдать, делать выводы. Ты гений, дорогой мой Майкрофт. Причем, твердо ступающим по земле на обеих ногах. — Холмс извлек из кармана хорошенько послуживший портсигар и старомодную зажигалку. Какое-то время он игрался ними, а потом произнес: — Только все это придется изменить.

— Что изменить? — Беседа все сильнее увлекала Шильке. — Мне уже не надо твердо ступать по земле?

Холмс закурил сигарету. Даже это он сумел сделать таким образом, что обратил на себя взгляды нескольких сидящих рядом посетителей.

— Да, — ответил он. — Вместо того, чтобы ходить по земле, ты должен высоко летать над ней. Но, прежде всего, ты обязан отличаться от других людей.

— Мне следует играть, как и ты?

Его собеседник отрицательно покачал головой.

— Я ничего не играю. Просто я — иной. И я научу тебя этому же.

— Извини, но я не понял.

— Пока что тебе понимать и не надо. Давай вернемся к той идее, которая меня очень заинтересовала.

— Но я ведь ее тебе даже и не разъяснил.

— Не надо. Позволишь, если я дам тебе ее краткое изложение?

Шильке кивнул. Он и вправду был ошеломлен выводами Холмса.

— Твой замысел гениален. Зачем терять жизнь, зачем нужно попадать в плен и годами бродяжничать в голоде и сибирских морозах? Гораздо лучше застраховать свою жизнь. Договориться с вражеским агентом и обеспечить ему полнейшую защиту на самые худшие дни — на время боев за Фестунг Бреслау. Взамен ты желаешь защиты уже после прохода армии, ты желаешь избежать допросов, придирок и долгой неволи. И вот что я тебе сразу скажу. Я полностью принимаю этот план. Хотя в нем имеется один серьезный минус.

— Какой?

— А вот перебивать не надо.

— Уже молчу.

— Видишь ли, я ведь был в ГУЛАГе. Я видел людей, которые неделями подыхали в собственных экскрементах, видел такие вещи, о которых Данте и не снилось — его преисподняя милая и приятная по сравнению с созданной человеком. Вырвался я оттуда чудом, меня взяли в разведку, потому что в совершенстве владею несколькими языками, и так здесь очутился. Но я не желаю жить в коммунистическом раю по той простой причине, что я его видел. Потому-то в твою идею я хочу внести одно изменение.