Побег из Фестунг Бреслау - [3]

— Выдвигаемся дальше!

— Так точно!

До следующего этажа они добрались без проблем. На конце коридора снова пришлось скакать. Командир первым, за ним солдаты. На сей раз противник стрелял, ему ответили пулеметы из-за баррикады. Но никого даже не ранило. Солдаты бросали свои кители и ранцы, чтобы спровоцировать врага, а потом, в моменты тишины, сами прыгали вперед, прикрываясь дымом горящей фотопленки, которую забрали в ближайшей фотомастерской, жгли даже набитые в коробки теннисные шарики из какого-то спортклуба. Огонь русских был не эффективным. Зато грохот в замкнутом помещении раздирал барабанные перепонки, из-за него хотелось блевать. Шильке впервые почувствовал, что, говоря по правде, он ужасно боится. Вот что бы на его месте сделал Холмс?

Он снял припорошенный известковой пылью шлем и оттер его платочком.

— Meine Herren, — произнес он бесстрастно, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Для меня огромная честь иметь возможность командовать вами во время этой операции. Перед нами уже только третий этаж.

Бинго! Теперь за ни была лишь чистейшая живая ярость, готовая атаковать и глядящая на него, как на Бога. Как легко руководить людьми, если держишь нервы на поводке. Как страшно, как панически он боялся, когда уже загудело в ушах. Это были настоящие выстрелы. Не так, как в тире. Эти были самыми настоящими. Черт подери! Парализующий страх давил дословно. Во что он, черт подери, вляпался? И зачем? Ведь он мог безопасно сидеть в тылу. И… И что? Его прусская натура требовала исполнения долга. Его человеческий страх приказывал ему сматываться отсюда, как можно скорее. Что выбрать? Как бы повел себя Холмс?

— Meine Herren, — Шильке сделал шаг вперед и снял с головы свой чистенький шлем. — Предлагаю почтить минутой тишины все понапрасну потраченные советские заряды.

Он склонил голову и коснулся рукой лба, словно бы в рамках глубочайшей задумчивости.

Солдаты выли от смеха. Шильке чувствовал, что завоевал этих людей, которые добровольно желали исполнить любой его приказ. Это ничего, что русские стреляют, это ничего, что германские пулеметы им едва отвечают. Не важны грохот, свистящие рикошеты, дым, вонь, валящаяся штукатурка. Все это не важно. Важно, чтобы отличиться от всех остальных. Он прекрасно понял уроки Холмса.

— Meine Herren. Прошу за мной.

С боку подскочил Гросс.

— Герр капитан, — прохрипел он. — Третий этаж чуточку отличается от остальных. Там вообще нельзя выйти в коридор. И даже показаться. По правой стороны Иваны, слева — наши, но не совсем. В стенах мы пробили небольшие проходы, но только через несколько помещений.

— А выше?

— А выше уже только крыша. А над нею уже или русские, или американцы. Все зависит от того, чьи бомбардировщики заходят на цель. Страшно выглядывать.

— Если гудят низко, тогда американские, — подсказал один из солдат, на вид лет семнадцати. Слишком большой шлем смешно перекривился у него на голове. — А если высоко, тоненько — тогда советы.

Кто-то объяснял, как выглядит ситуация на третьем этаже. По правой стороне коридора располагаются русские, по левой — наши, но не до конца, потому что Иваны захватывают класс за классом. На сам коридор нельзя даже выглянуть, потому что это смертельная зона. Вермахт поместил в коридоре две мины. Одну, меньшую, возле занятой русскими лестничной клетки. Вторую — возле своей лестничной клетки. Эту мину называли Молотом Тора. То был обычный ящик, обложенный мусором и прекрасно замаскированный кирпичами. В ящике было несколько килограммов тротила, окруженного бутылками с бензином, загущенным пищевым желатином, и прикрытыми сверху мешочками, наполненными металлическими шариками из шарикоподшипников. «Молот Тора» — действительно подходящее название для той машины смерти. Окончательное решение и аргумент Германии в сражении с роком. Шильке уже видел множество подобных конструкций, наскоро собираемых из всего того, что было под рукой. Знак, что дискуссия с Господом Богом относительно того, кто же прав, до сих пор продолжалась. Мины можно было легко взорвать — то есть, самым обычным свистком дать знак их операторам, укрытым далеко в тылу.

По самому же коридору пройти было нельзя. То было пространство, полностью контролируемое русскими. И, как было сказано, солдаты пробили узенькие проходы в стенах по левой стороне школы. Они как раз протискивались в первый из них, когда Гросс спросил:

— А вы знаете, герр капитан, почему мы до сих пор не взорвали эти мины?

— Понятия не имею.

— Потому что это окончательное оружие. Чтобы прикрыть наше бегство. Мы их взорвем, как только удастся разблокировать наших людей, которые застряли в других классах, ну а тогда уже ходу.

— Так здесь отрезаны наши солдаты?

— Ну да. Иногда ночью слышны их крики.

— Дьявол!

Они с трудом протискивались сквозь очередной пролом в следующее помещение. Новая группа перепуганных солдат, размещенных под стенами довольно большого зала, глядела на Шильке словно на пришельца из иного мира. Вновь в их глазах он заметил тень надежды. Сам же, к сожалению, знал, что надежда эта бесплодная. Он не пришел сюда, чтобы спасать мир.

— А почему это здание такое важное? — спросил Шильке.