Побег из Фестунг Бреслау - [120]

Ночью несколько смельчаков по подземному тоннелю вышло на разбой. Когда вернулись, то рассказывали невероятные истории.

— В домах, бери, чего только пожелаешь!

— Немцы вылезают из подвалов и с недоверием глядят на развалины, которые когда-то были их городом. Достаточно разок на такого прикрикнуть, и он уже не знает, что делать, охотнее всего — удирать.

— Военные сдают оружие. Ну, говорю вам, эти немцы шизанутые. Вы не поверите, но перед сдачей они чистили винтовки, словно перед гарнизонным смотром. А на той площади, где фонтан и две скульптуры голых мужиков, которые мечами львов убивают, тех скульптур уже не видно. Такие горы винтовок выросли.

— А в центр лучше и не идти. Вонь такая, словно навозную яму вскрыли. Или даже бойню со сгнившим мясом. И такте тучи мух, тараканов, комаров и другой гадости, что я в жизни еще не видел. Лучше всего держаться за Одером.

— А с русскими надо держать ухо востро. Празднуют и лазят совершенно пьяные. Нас не трогают, но им нужно четко сказать, кто есть кто. Научитесь сказать по-русски: «Я поляк, я принудительный работник». Не забудьте.

— А немцев убивают?

— Да нет, не особенно. Но вот немецкой женщиной я бы быть не хотел.

Шильке с Холмсом заварили себе чаю на примусе в каморке возле лазарета. Кое-какие запасы у них оставались. Ватсон пошел вынюхивать новости, а Хайни лежал и ни с кем не разговаривал. Помимо по-настоящему больных, он был, похоже, единственным человеком в лагере, который лежал в кровати. Все остальные в нарастающем возбуждении крутились повсюду и беспрерывно болтали. Охранники не знали, что делать. Сегодня они просто боялись войти в бараки.

— Русские! Русские идут!!!

Лазарет располагался ближе всего к входным воротам, так что все в спешке бросились к окнам. Даже «инженеры», конструирующие сложную химическую установку, оторвались от своей срочной работы.

— Вот рем! — показал кто-то пальцем.

Шильке сощурил глаза. К воротам неспешно подходило пятеро русских солдат. Сила победившей армии была заметна. Автоматы солдаты держали не в готовности, а как кому было удобно, к неожиданной стрельбе они никак готовы не были. Форма в беспорядке, двое вообще сбросили мундиры, обмотав их рукавами вокруг бедер. Каски висели на ремешках. Было похоже, что они уже никого не боялись. Им даже не нужно было строить грозных мин.

Один из охранников, как полагается, отрапортовал. Ближе всего стоявший русский отпихнул его, как бы прогоняя настырную муху, даже не поглядев в ту сторону. Смущение немца, к которому отнеслись таким вот образом, вызвало восторг собравшихся возле окон поляков.

— Ваня, еще и пинка ему приложи! — кричали они, хотя по причине наглухо забитых окон стоящие на плацу никак не могли их слышать. — С каблука и в беретик!

Русские раскрыли ворота. Неспешно, оглядываясь, они вступили в лагерь. Лазарет был ближе всего, поэтому они именно сюда и направились в первую очередь.

— Отойдите от окон, — отозвался кто-то из наиболее разумных. — А то увидят такую кучу народа и стрелять начнут.

Эти слова имели лишь частичный эффект. Но могло показаться, что, по крайней мере, половина из собравшихся в большом помещении задержала дыхание, слыша скрежет замка. Первым вошел русский с ППШ в руках, затем к нему присоединился второй.

— Вы кто? — рявкнул он по-немецки, увидав столько мужчин в одинаковых комбинезонах. — Какое подразделение?

— Никакое не подразделение, — ответил кто-то, тоже по-немецки. — Мы заключенные.

— Врешь! Я видел заключенных, у них полосы на одежде. А у вас форма.

— Это не форма, а комбинезоны.

— Врешь ты все. — Русский подошел поближе. — Это что за установка? — указал он на аппаратуру, монтируемую «инженерами». — Это что такое?

— Ракета Фау-3, — вырвалось у пацана с больной рукой.

Русский солдат поднял ППШ. К счастью, кто-то заехал молодому в ухо. Атмосфера делалась напряженной.

— Это не ракета Фау-3, - включился Холмс на замечательном русском языке. — Самогонку будем тут гнать.

Русский на момент потерял дар речи.

— А ты кто? Русский?

— Нет, я поляк, работник.

— Мы все тут поляки, — заговорили и другие. — Нас сюда вывезли на работы! Мы поляки! Работники, понимаешь? Мы — принудительные работники. Нас тут держат.

Русский перебросил ППШ за спину.

— А, поляки… — буркнул он. — Ну, в общем, вас тут уже никто не держит.

— А самогонка когда будет? — спросил второй солдат.

Атмосфера явно расслабилась, а через минуту плотины рухнули.

— Будет, как только добудем продукты. А машинка почти что готова.

Неожиданно все начали вопить, перекрикивая один другого.

— Русские, уррааа!!! Мы союзники. Мы братья, дай пять, дай поцелую…

Кто-то начал успокаивать толпу. Пожилой мужчина с тщательно стриженной бородкой пропихался к освободителям.

— Пан господин, — кричал он. — Пан господин, а хотите медаль получить?

— Медаль? А за что?

— А у нас тут очень важный эсэсовец имеется с татуировкой под мышкой. Ужасный гестаповец.

— И где же он?

— Сейчас его выдадим, пан господин.

Несколько работников со склада грязного белья привело связанного, словно вареная колбаса, с кляпом во рту охранника, которому ночью силой сделали эсэсовскую татуировку. Тут же — не слишком удачное — произведение и продемонстрировали. В соответствии с предположениями, русский аптекарской точности не проявил и не вытащил из кармана штангенциркуля, чтобы татуировку проверить.