Побег - [3]
Куда ни глянь — всюду рычажки и лампочки. Кабинет чешского языка скорее напоминает лабораторию, чем класс. На прозрачную панель учительница спроецировала текст:
Т…перь наш народ не зна…т бедств…й, которы… т…рпел прежд… Мы больш… не работа…м на панском пол…
Проставить вместо точек «И» и «Е».
Т…бя там не было. Н…чего н… говорить.
На Сашиной парте замигала лампочка.
— Тихий.
Прошла минута, пока он понял, что его вызывают. Он встал, пошел было отвечать, потом вернулся за дневником, перерыл весь портфель, успел испугаться, что забыл дневник, но в конце концов тот нашелся. В арифметике. Саша облегченно вздохнул. Никогда он не знал точно, что творится у него в портфеле, и потому сразу приготовился к худшему.
— Что с тобой?
— Ничего.
Он подошел к пульту с рычажками «И» и «Е». Начал проставлять вместо точек буквы. Рычажки лязгали. Саша повторял про себя: те-перь, зна-ет…
— Вот видишь, когда ты захочешь…
Он изумленно уставился на учительницу. Рядом с пятеркой она поставила в его дневнике печать с изображением трудолюбивой пчелы.
Секунду он был счастлив.
Пока не захрипел репродуктор: ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ, ученика Александра Тихого, 3«б» СРОЧНО…
Закон
— Знаешь их?
В кабинете директора стояли Соммр, Слипейш и еще Вольгемут. Саша отрицательно покачал головой (ничего не говорить!), но заметил, что Слипейш потихоньку кивнул — говори, мол, «да», — неожиданно закончил утвердительным кивком. Милиционер, тот, что был потолще, сразу это заметил:
— Смотри на меня. Сколько у вас было сигарет?
— Во…
Но вовремя успел заметить на руке Слипейша два загнутых внутрь пальца.
— …три.
— Не сговариваться!
— Мы не сговариваемся.
Второго, длинного милиционера все это уже перестало интересовать. Он обратился к толстому.
— Эти трое мне больше не нужны. Пока что.
Подождал, когда мальчики покинут кабинет.
— Как вы попали в сарай?
— Там доска отставала.
— Громче. — Теперь длинный милиционер остался с Сашей один на один. Он что-то записал, поднял на Сашу глаза. — В сарае вы курили. Потом Слипейш поджег древесную шерсть.[1]
— Да, но мы ее сразу погасили.
— Как?
— Мы на нее… — Саша споткнулся, подыскивая подходящее слово, — мы ее покропили…
— Все?
— По очереди.
— Не помнишь, который был час?
— Около шести.
— Потом пошли домой?
— Да.
— А Слипейш остался в сарае?
— Нет. Никого там не осталось.
— Не врешь?
Под оберточной бумагой на столе лежали какие-то вещи, но с места, где стоял Саша, их было не разглядеть. Милиционер вытащил оттуда ржавую консервную банку. Из налипшей на нее глины змейками свисали корешки трав. Перевернул банку — постучал по дну. На стол выпал листок бумаги с подписями.
— Узнаешь?
— Узнаю.
Это была их Кровавая Клятва:
«Все за одного. Один за всех. Мститель. Быстрая нога. Бизон».
— Бизон — это ты?
— Нет.
— Ясно, ты. А еще тебя звали Малёк. Они над тобой потешались. Ведь ты был им нужен только для одного: доставать сигареты.
— Неправда.
— Что ж… Пусть будет по-твоему…
Милиционер сунул Кровавую Клятву назад, в банку. Вернул ее на место, к Вещественным Доказательствам. Снова что-то поискал. Оберточная бумага шелестела, как будто под ней бегал живой кролик.
— Так кто же остался в сарае? Вольгемут или Соммр?
— Никого не оставалось.
— Что ж… Пусть будет по-твоему…
Саше показалось, будто милиционеру ОЧЕНЬ не нравится, что в сарае никого не оставалось. Он даже перестал шелестеть бумагой. Потом снова что-то вытащил из-под нее. Развернул. Это была грязная обгорелая тряпка, похожая на оторванный рукав рубахи. В черную и желтую клеточку.
— Что это? Вспомни. Кто из мальчиков был вчера в такой рубашке?
— Никто.
— Почему ты так уверен?
— У нас спортивные майки с короткими рукавами. У всех одинаковые.
— Какие?
— Полосатые.
— И вчера вы тоже были в майках?
— Да.
— Все?
Саша задумался, наконец ответил совершенно искренне:
— Да, все.
Человек в милицейской форме разочарованно заворачивал в бумагу обгоревший рукав. Вид у него был строгий.
— Пока можешь идти. Но смотри, если ты соврал…
Фонарики
Разговоры. Куда ни пойди — разговоры… Повариха в школьной столовой, накладывая в его тарелку кнедлики[2], с любопытством спросила:
— Ты что натворил-то?
— Ничего.
Она не поверила:
— Не скажи… По носу видать, что натворил.
Саша взял тарелку и поскорее отошел к столу. В столовой было уже почти пусто. Нянечка, вытиравшая столы, сказала поварихе:
— Ох, уж эти сорванцы! Бить их надо, вот что!
Саша ел без аппетита, не замечая вкуса пищи. Рассеянно выуживал разварившееся мясо. Томатная подливка остыла. Он сдвинул ее на край тарелки. Да, все-таки влип, хотя ведь, и правда, они ничего не сделали.
Смотри, если соврал…
Он снова вспомнил про сигареты. Восемь штук «Глобуса», четыре мы тогда выкурили. Да еще этот рукав от рубашки! Четыре сигареты оставались в пачке. Если у Соммра в шесть никого не оказалось дома, он мог вернуться в сарай! Или Вольгемут. Но у Вольгемута не было спичек. Спички были только у меня. Дома наверняка уже все известно. Прожженная майка в корзине… Хоть он и засунул ее как можно глубже.
— Зато у меня пятерка по чешскому. С пчелой, — утешал он себя.
Его все время преследовал слабый запах паленого. Только сейчас он понял, что это от пригоревшей подливы. Есть больше не хотелось. Поташнивало. Где-то хлопнула дверь. Саша вздрогнул: не за ним ли опять? Но в столовую просунулись косички и бантики… Девчонки вытаращились на него, чуть ли не пальцами показывали.
