Победы и беды России - [215]

Этим вполне уместно завершить мое послание.

б) Диалог с широко известным литератором «либерально-патриотического» направления

Л.Аннинский. Вадим Валерианович! Мы живем в многонациональной стране, которая ищет национальную идею. Вас не смущает противоречие, заложенное в самой задаче? Оно — «в порядке вещей»? Страна, в которой мы живем, на протяжении всей своей истории ищет именно идею и вокруг нее собирает земли и народы. Правда, эта идея еще ни разу не называлась национальной. Однако сам факт идеи для нас изначален. Вы согласны? Что есть начало России?

В.Кожинов. Как вам, Лев Александрович, доподлинно известно, осмыслением феномена «русская идея» я занялся уже давно, за много лет до «гласности», и это в какой-то мере дает мне право судить о сегодняшних аналогичных размышлениях других людей. И, надеюсь, вы не усмотрите высокомерной претензии в моем «оценочном» суждении о сказанном вами: да, вы всецело правы, говоря о том, что идея играет громадную роль на протяжении всей истории России, и в равной степени правы, утверждая, что идея эта никогда не была собственно национальной (то есть в пределе националистической).

Слово, как доказано в бахтинских трудах, есть инобытие всего реального тысячелетнего бытия народа, и невозможно переоценить тот факт, что в русском языке люди всех национальностей — от молдаван до чукчей — называются именами существительными, и только одни русские — именем прилагательным… Смысл этого — даже, согласитесь, странноватого — исключения можно, в частности, определить так: оно подразумевает, что русские являют собою своего рода связь, объединяющее начало многочисленных и многообразных народов Евразии.

Когда берутся обличать ужасный «русский национализм», прежде всего и главным образом говорят о «черносотенцах» начала нашего века. Но ведь среди главных, ведущих деятелей «черносотенства» — молдаване Крушеван и Пуришкевич, немцы Левендаль и Нейдгардт (шурин Столыпина), грузин Думбадзе, евреи Грингмут и Гурлянд (перечень этот легко продолжить). «Черносотенцы» пытались спасти от революционного катаклизма страну, называющуюся Россией, а не утвердить в ней безраздельное господство русских, и, кстати сказать, они — что хорошо известно — пользовались гораздо большим влиянием в украинских, нежели в русских губерниях.

Мне, по всей вероятности, напомнят суждения Ленина об «инородцах» (Джугашвили, Дзержинском, Орджоникидзе), которые в 1922 году настаивали на вхождении всех народов в РСФСР, а не на образовании СССР и являли-де собой более ярых русских националистов, нежели какие-либо находившиеся тогда во власти русские.

Но эти «инородцы», конечно же, лучше, чем Ленин, знали, какая угроза целостности страны таится в «иных» народах; кроме того, даже если и имелись тогда во власти русские, несогласные с Лениным, они, вполне понятно, опасались заявить об этом, ибо в таком случае уж в самом деле предстали бы в качестве русских «шовинистов»…

Л.Аннинский. Спасибо за ясную позицию; «теоретически» она мне импонирует, хотя «практически» мне трудно поддержать некоторые аспекты разговора. Например, о «шовинистах».

Путь России — что это? Нечто целостное? Или цепочка отрезков, каждый из которых преодолевается как бы другим путником?

В. Кожинов. Путь Руси-России — это очевидно — прерывистый; так, в XV, XVIII, XX веках она как бы начинала жить заново (после «монгольского периода», эпохи Петра, революции). Но определенная цельность пути все же просматривается. Русь-Россия — это в конечном счете идеократическая страна, в отличие от номократических (др. — греч. nomos — закон) стран Запада и этократических (etos — обычай) стран Востока.

С этой — но именно и только с этой — точки зрения уместно известное высказывание Бердяева, который «увязывал» разделенные четырьмя столетиями идеи «Третьего Рима» и «Третьего Интернационала». В конкретном же смысле идеи эти принципиально разные; так, первая была заведомо изоляционистской, вторая — в сущности экспансионистской, — из чего ясно, что содержание идеи изменяется, а неизменной остается ее стержневая роль.

Вместе с тем между Православием и Коммунизмом, без сомнения, есть существенная связь, о чем убедительно говорит даже такой последовательнейший приверженец Православия и не менее последовательный антикоммунист, как Михаил Назаров (см. главу о русской идее в его изданной в 1995 году книге «Историософия Смутного времени»). Особенно важно иметь в виду, что Коммунизм — если и не религиозная, то уж, по крайней мере, «квазирелигиозная» идеология. М. М. Бахтин, полагавший, что Коммунизм — последняя стадия перед Апокалипсисом, вместе с тем убежденно говорил, что солдатам, бросавшимся с гранатой в руке и с возгласом «За Родину! За Сталина!» на устах под немецкие танки, это деяние представлялось не концом, а началом иного бытия…

Кто-нибудь напомнит с недоумением или негодованием, что во имя Коммунизма были уничтожены миллионы православных. Но конфликты, имеющие религиозную подоснову, вообще принадлежат к наиболее смертоносным. Так, в эпоху Реформации в основных странах Запада погибло едва ли меньше населения, чем в ходе российской революции. Если же говорить о нашем веке, то германский нацизм